Стрит

Часть 1. В картах шанс не запрещен.

Глава 1

Следующая глава

Атланта была столицей штата Джорджия и насчитывала чуть меньше 500 000 тысяч человек. Это был тихий город, несколько размеренный и ленивый. Пожалуй, лучшее место для тихой жизни. Так считали его горожане. Им нравилось жить и работать в Атланте. Нравилось заводить здесь семью и рожать детей.

Атланта была тихой столицей. Автобусы и метро ходят по расписанию, а громкие грабежи были столь редким явлением, что полиция, как думали мирные жители, попросту скучает. Каменные джунгли, скоростные трассы добавляли городу динамики и жизни, не позволяя ему заснуть, а зеленые парки и фонтаны создавали тот домашний уют, который необходим после тяжелого рабочего дня.

Однако ошибочно было думать, что в Атланте скучно. К ночи она просыпалась. Загорались фонари и подсветки, сверкающие тачки с громкой музыкой проносились по оживленной дороге, оставляя за собой красно-желтый луч фар. И в самом центре Атланты — его сердце, казино «Белый лебедь». Единственное казино. Огромное, роскошное, стоящее между пятизвездочными отелями и дорогими ресторанами. Там всегда играла музыка, всегда были люди в роскошных дорогих одеждах и на новеньких машинах. Девушки в длинных блестящих платьях в пол, в шубах и драгоценностях, мужчины — в костюмах от «Армани» и «Прада» с часами «Ролекс» на запястьях. В это казино стекались все сливки общества, криминальный мир и те простые жители Атланты, что решили попытать удачу.

Для гангстеров города казино было их местом. Оно было их логовом, их базой и домом, который прикрывал их. Для них «Белый лебедь» стало убежищем.

Криминал вообще очень любил Атланту. Любил ее тишину и спокойствие, любил продажных, в большинстве своем, копов. Любил покой. Здесь не велись войны группировок, сюда не приезжали новые банды в желании завоевать свое место «под солнцем». Атланта принадлежала лишь одному. Она принадлежала тому, кто владеет ее сердцем.

Однако для нее Атланта стала перспективным куском. Она видела этот город жадным, порочным, как и его люди. Предложи им казино — и они спустят туда все свои деньги. Создай сеть наркоторговли — и понадобятся реабилитационные центры, внедри проституцию — будет вспышка сифилиса и ВИЧа. Ей нравились такие перспективы. Ей нравился вкус власти и жадность, что веяли от каждого прохожего.

Она приехала в Атланту пару недель назад, с завороженным взглядом, практически с блеском, наблюдала за всеми, за каждым слоем общества. Она наблюдала за тем, кому сейчас принадлежит город. Бесшумной тенью следила, подбрасывала знаки о себе, которые невозможно было прочесть. Она стала призраком прошлого, что наконец настигает за совершенные ошибки. И ей нравилось вносить хаос в отлаженную систему, нравилось подмешивать карты и играть с судьбой. Ведь она точно знала, всегда знала, что все равно одержит победу. И она приехала, чтобы забрать все.

Так видела Атланту она.

Карла Бармс видела Атланту скучным городом со множеством серых людей. «Серый город, серые люди», — так она говорила, ничуть не кривя душой. Карла видела серые лица в забитом автобусе и метро, серые лица на работе, серые лица в магазинах, кино и ресторанах, и даже улыбки на этих серых лицах… Тоже были серыми. Карла не испытывала к родному городу любовь или ненависть, ей просто было скучно. Пресно. Как и вся ее жизнь, которая ограничивалась двумя местами: домом и работой, работой и домом. Иногда в свой маршрут Бармс добавляла продуктовый и книжный, изредка, кофейню с любимыми шоколадными булочками, реже — выставки.

Она не считала себя лучше других, не считала себя достойной чего-то большего. Но когда-то так было, когда-то давно, как будто в прошлой жизни. Сейчас Карла, что называется, «плывет по течению». Она живет от зарплаты до зарплаты еле-еле сводя концы с концами, живет, стараясь избегать общения с людьми — так было проще.  И не важно — близкие, друзья или незнакомцы. Ей хватало одного хорошего знакомого.

Атланта была для нее одиноким городом, где не существовало подходящей пары, человека, что будет принимать ее такой, каким она уже успела стать, который будет ждать ее с работы, а в некоторые моменты просто молча обнимать, скрывая от всего внешнего мира.

Для Карлы в Атланте было холодно. Как и дома. Как и на работе. Как и в постели. Ей всегда было холодно одной.

По вечерам, когда она добиралась до дома, волоча легкие пакеты из магазина, она делала на скорую руку ужин и падала в постель, практически сразу засыпая, доживая до нового серого дня, не предвещающего ничего нового и интересного.

Так видела Атланту Карла…

***

Холодное нижнее помещение больницы, что называлось моргом, стало для Карлы Бармс чем-то вроде клетки. Довольно просторной клетки, с возможностью выбраться «на свет» и пообедать, или уйти домой поспать, за нахождение в которой ей платили. Но все равно клетки. Серые голые стены, холодильник с выдвижными ящиками, железными столами, где лежат тела. И запах. Бесконечно мерзкий запах разлагающейся плоти, иногда тухлой, иногда с сопутствующим зловонием выделений. Карлу это раздражало больше той гнили, что исходит от трупа. Работа патологоанатомом не была ее мечтой.

Она ненавидела самоубийц, в частности повешенных, что поступали с грязными штанами и неинтересными следами на шее.

Неинтересными.

Больше всего Карла любила принимать тела с неудавшихся операций. Было чертовски приятно разрезать скальпелем грудь, иногда проходясь по шрамам руководящего операционным процессом врача. Тогда Карла чувствовала себя хирургом. Самым настоящим, которым она была год назад. Но то было в прошлой жизни. Сейчас она здесь, внизу. В самом низу больницы, как Аид в своем аду. Но это ее ад. Ее и только. Здесь она был хозяйкой. Она знала, чье тело лежит в каждой ячейке, она знала причины смерти, она знала, почему хирург мистер Грей провалил операцию на сердце, и его пациент скончался. Поэтому «мистером» его называть совсем не хотелось.

Разрезая грудную клетку, ломая ребра и раскрывая доступ к внутренностям, Карла улыбнулась.

— Вот дурак. Такая глупая ошибка, не заметить тромб и не успеть его устранить, ты наверняка расстроен, да? — обращается Бармс к телу, что пару часов назад молилось в маленькой «церквушке» при больнице за удачный исход операции. — Столько переживать, столько молитв, выслушиваний хвастовства этого Грея и умереть так быстро и глупо, окруженный целой командой врачей, что не смогли тебе помочь. Очень глупо. А знаешь, что еще глупо? — Карла склонилась над дырою в теле, внимательно рассматривая органы ее собственного, и только ее, пациента. — Ты все равно умер бы от рака. Да-да, не смотри на меня так удивленно! — стеклянные глаза не двигались. Их принято было закрывать, но Карле нравилось, когда они были открыты, так она могла поговорить, представляя, что это еще живой человек. — Вот тут, видишь? — Бармс залезла обтянутой в синюю резиновую перчаткой рукою внутрь, приятно пощупывая органы и, отодвигая желудок, приближаясь к кишечнику. — Вот он. Рак кишечника. Точно. Его бы наверняка не заметили. После операции тебе дали бы стероидов, что убили бы либо до выписки, либо сразу после, и…

— Эй, Карла, опять со своими жмуриками болтаешь?

Бармс вздрогнула, резко оборачиваясь на спустившегося на ее территорию Джека Грея. Взгляд голубых глаз тут же падает на его белый больничный халат с бейджиком. На нем значится «хирург-ординатор». Внутри колет и Карла тут же выпрямляет спину, подбираясь и гордо вздергивая нос.

— Весь отчет я отправлю через нашу внутреннюю систему, но, если тебе так интересно, то ты облажался из-за тромба в сердце. А еще у него рак кишечника и…

— Да-да, Карла, — Грей закатывает глаза и без разрешения падает в крутящееся кресло. — Но я пришел спросить, возьмешь ли ты вторую смену. Гласман просит.

Бармс сжала губы в тонкую линию, презрительно щуря глаза. Гласман. Главврач больницы, который решил ее лицензии хирурга, когда умер сын мэра Атланты. Умер из-за нее. Из-за Карлы.

— Ладно, — Карла соглашается. Коротко, безэмоционально. Ночные смены проходят тихо и спокойно, как правило, а дополнительный заработок ей определенно не помешает. Приближается число платы за аренду квартиры, а на ее карточке осталось 167 долларов на продукты и проезд. Прискорбно.

Джек Грей спешно кивает и уходит, не вынося трупного запаха. Карла довольно улыбается на этот побег, гордо вскидывая подбородок, в голове произнося имя коллеги вновь и вновь, пробуя его на вкус и в который раз соглашаясь, что родители его не любили. Кто в здравом уме будет называть ребенка Джеком Греем?

— Имя такое же дебильное, как и он сам, согласен? — возвращается патологоанатом к телу, лежащему на столе. Оно молчит, не кивает, не моргает, не шевелит губами, но Карла знает, что тело согласно.

Бармс супилась, сопела и недовольно кривилась. Она точно знала, что Джек получит только выговор, в то время как ее уволили только из-за различия в статусе пациентов. Это было нечестно и одновременно с тем вполне справедливо. Их пациенты были разными. Определенные люди с определенной суммой денег на счете в банке имеют определенные привилегии. Кто-то считает, что это нечестно, но Карла думает, что таков закон их мира. В такие моменты она часто вспоминает фильм «2012», где во время конца света на спасательные корабли в первую очередь пускали богатых, а уже потом, на оставшиеся места, остальную часть населения их любимой Америки. «А что странного в такой последовательности? Эти спасательные ковчеги были построены на их деньги, так что вполне логично, что они имеют свои привилегии», — выдвинула однажды свою точку зрения Карла, которую, к ее большой неловкости, никто не поддержал. Тогда Бармс просто пожала плечами и постаралась забыть о той неприятной ситуации. И если Карла действительно забыла, не желая тратить на эту глупую тему свои переживания и нервы, то приятели, с которыми она тогда ходила в кино, навсегда запомнили эти ее странные рассуждения, которые они не могли и не хотели поддержать.

Изначально на Бармс лежала большая ответственность при более простой операции. И изначально она была обречена на провал. Все прилежащие артерии к воспаленному образованию, как показала послесмертная экспертиза, были столь тонкие, что такую операцию под силу было провести только опытному хирургу, а не интерну. В конечном итоге, Карла облажалась, за что и понесла вполне справедливую ответственность. Однако справедливость соизмерения ответа за свои действия не означала общую справедливость того, к чему Карла в итоге пришла и где оказалась. Слишком многое она положила на эту профессию, слишком много лет и денег этому отдано, и вытекли за ней слишком серьезные последствия.

Карла была готова вернуться в самое начало своего пути, готова была уехать на край света, но продолжить работать хирургом. Увы, но такой возможности ей не представилось. Ее перевели в самый низ, позволив иметь от прежней деятельности ту малую часть, что должна была греть ее сердце до самого конца.

Осталось немного. Зашить разрез, да написать отчет о результатах. Не самых интересных, но вполне радующих своей необычной находкой рака. Подобное бывает не часто.

Карла любила такие находки. Они интересны. От того Карла и ненавидит трупы стариков. Ненавидит не от того, что они некрасивые — мертвые не бывают красивыми — морщинистые, имеют свой своеобразный запах, а потому что они умирают от старости, от отказа или плохого функционирования органов. Это казалось Карле совершенно скучным.

Она вставила ребра, зашила плоть и убрала труп в холодильник. Из-под раковины в шкафчике Бармс выудила хлорку с тряпкой и, облачившись в новые перчатки, принялась протирать стол и инструменты. Запах гниющей плоти человека смешался с запахом химии, создавая нечто похожее на биологическое оружие. Голубые глаза Карлы защипало, выступили слезинки — защитная реакция роговицы, и девушка вытерла мокрую дорожку рукавом в белом халате без бейджика с надписью «хирург». Всего одна ошибка и годы учебы впустую…

— Ой! Ну что за запах! — раздался за спиной уже другой, женский, знакомый и не раздражающий голос.

— Саманта, — Карла оборачивается, часто моргая, прогоняя непослушные слезы. — Я дезинфицирую, ты не вовремя.

— Ты знаешь, что этим занимаются уборщицы? — девушка включила вентиляцию, от чего дьявольский, мерзкий, рокочущий звук заглушал собой все остальное.

Саманта Шо, единственная в больнице живая душа, что не бесила Карлу. Яркая, звонкая девушка со светящимися глазами и неиссякаемой энергией от чего-то притягивала.

— Они сюда не спускаются! — крикнула Бармс, пытаясь перекричать вентиляцию, которую не могли починить уже вторую неделю. Не выдерживая долго этого шума, что быстро начал действовать на нервы, она выключила источник раздражения, спокойно вздыхая, чувствуя, как напряжение начало отступать. — Так чего ты хотела?

— Вообще-то рабочий день закончен, думала подбросить тебя до дома.

— Гласман попросил остаться на ночь. Мой сменщик, видимо, заболел, или типо того. Так что я тут еще на сутки останусь, — Карла представила, как она лишается возможности прокатиться на Мерседесе Е-класса черного цвета. У Саманты была хорошая машина. Очень хорошая. И хоть Карла не разбиралась в марках автомобилей, она точно знал, что это новая модель, как и любая предыдущая тачка Шо, что заставляло ее удивленно вскидывать брови после каждой новой покупки Саманты.

Шо работала в лаборатории, ее зарплата не слишком отличалась от зарплаты Карлы, вот только пока Саманта покупает новые шикарные тачки, она, Бармс, вынуждена сводить концы с концами.

Ей было несколько совестно считать деньги подруги, и она успокаивала себя тем, что Шо замужем. Возможно, ее муж какой-то бизнесмен, имеющий возможность так баловать свою жену, в то время как одинокая Карла питалась макаронами вот уже неделю. Однако мужа подруги Бармс никогда не видела.

Саманта часто подвозила Карлу до дома после работы, когда их смены совпадали. Иногда они заезжали в кофейню, и Шо угощала подругу вкусными горячими булочками. Всегда одними и теми же. Шоколадными. С огромным количеством горячего темного бельгийского шоколада и корицы. Карла их обожала. Увы, но сегодня она будет вынуждена остаться без редкого лакомства.

— О боже, Карла! — воскликнула девушка, вскидывая руки, демонстрируя новенький браслет из розового золота. — Ты серьезно?! И так работаешь без выходных! А тут еще ночная!

— Ничего страшного. Ночью обычно спокойно.

— Ладно! Только не забудь поесть! — бросила Шо, прежде чем подняться по лестнице и выйти. Она ненавидела задерживаться на работе дольше положенного. Она не рвалась за переработками ради премии или повышения, она не стремилась показаться перед начальником в свете еще лучшем, чем есть на самом деле. По правде говоря, Карла считала ее далеко не самым ответственным сотрудником. Однако она была самой доброй из всех. Она была здесь еще три года назад, когда Бармс только-только пришла в клинику, будучи практикующим хирургом, самым молодым из всех. Саманта была к ней слишком добра и слишком любопытна. Ей просто понравилась Карла, как порой нравятся немного странные и необычные люди. Классический дуэт интроверта и экстраверта. Карла это поняла потом с течением времени.

И ей самой нравилась Саманта. Она не вписывалась в тот типаж людей, с которыми Бармс комфортно. Она не была тихой и спокойной. Она громкая, яркая и вездесущая, но при этом имеет ту притягательность, которая не бесила Карлу. Такое случалось редко.

Железная дверь захлопнулась, оставляя Бармс в компании мертвецов, преданных друзей, что всегда выслушают и не осудят. Только они быстро уходят, заменяясь другими, единожды прибывшими.

Карла, закончив уборку, упала на крутящееся кресло, откидываясь на спинку до такого, что чуть не упала на холодный кафель. Это было опасно. Одно падение и можно разбить затылок, а до самого утра сюда никто не спустится, значит давление в черепе убьет ее. От этих мыслей Карлу передернуло. Думать о такой скучной и глупой смерти совершенно не хочется. Вместо этого она берет свою сумку и поднимается из своей клетки наверх. Сначала на первый этаж, проходя мимо приемной, где все спокойно. Где люди смиренно ждут своей очереди с различными болячками: вот кто-то засунул в рот лампочку, уверенный в том, что сможет ее вытащить; кто-то держится за разбитую голову; еще кто-то из присутствующих определенно с вывихом локтя. Бармс вздыхает, скучая по такой жизни.

Она не любила общаться с людьми и успокаивать их, но любила взаимодействовать с живым телом, а еще любила видеть улыбку на лице своего пациента, когда он понимал, что вылечен, когда понимал, что боли больше не будет. Но Карла ненавидела сообщать дурные новости, например говорить о том, что пациент никогда больше не сможет есть самостоятельно, что ему понадобится зонд, что женщина не сможет иметь детей, или когда приходится объяснять причину, по которой пришлось отрезать часть руки. Карла это ненавидела. Но ненавидеть такие вещи было гораздо проще, чем неизбежность ненавидеть работать с мертвыми.

Карла вздохнула, внутри зашевелилась обида на саму себя за такую глупость как повреждение артерии, из-за чего ее пациент на ее первой самостоятельной операции погиб из-за нее. Глупо. Глупо и очень тупо. Тошнота подступила к горлу, перенося Бармс в тот день, когда простая операция обернулась кошмаром для нее самой. Карла быстрым шагом сорвалась в туалет, где подставила лицо под холодную воду из-под крана, жмуря глаза и до побеления в костяшках цепляясь за белый край раковины, и почти сразу выныривая с необходимостью терпеть поток настырных капель, что стекали по лицу вниз, впитываясь в черную водолазку под белым халатом. Девушка увидела свое отражение. Отражение бесконечно уставшего человека 27 лет. Худое лицо с острыми чертами, белая от малого нахождения на солнце кожа в совокупности с голубыми глазами создавала четкий контраст густых аккуратных бровей и каштановой шевелюры, чуть длиннее плеч, но сейчас мокрой и собранной в хвост. Она вполне походила на один из тех трупов, что препарирует каждый чертов день на протяжении последнего года.

Освежившись, подрагивая от холода прилипшей к телу водолазки, Карла дошла до пустой столовой. Буфетчица, преклонного возраста женщина в теле, отвлеклась от книги и устремила на посетителя недовольный взгляд. «Ну конечно, ей ведь придется поработать!», — тихо бурчит девушка, заказывая черный кофе. В животе заурчало от вкусного запаха булочки с корицей, что лежала на подносе прямо перед ней. Тягучая слюна стекла вниз по горлу от одного представления, насколько она будет вкусной разогретой.

— И булочку еще, — кивает Карла на поднос. Буфетчица берет выпечку щипцами и кладет в микроволновку, а до Карлы сразу доносится вкуснейший запах корицы. Эта булочка определенно стоит своих денег, а в совокупности с горячим горьким кофе получится вполне сносный перекус, чтобы продержаться эту ночь. Очень скучную ночь.

Бармс села у окошка, вглядываясь в ночную тишину на улице. Она потеряла счет времени. Было уже поздно. По дороге редко проезжали машины, но всегда на большой скорости, ослепляя своими бело-красными фарами, проносясь расплывчатой молнией. Карла смотрела на них, зачем-то считая, откладывая число в голове и пытаясь не заснуть. Фоном работал телевизор. Красивая молодая девушка, блондинка, рассказывала новости, начиная с политики и заканчивая событиями в Атланте. Резко заготовленный текст прерывается и включаются срочные новости. Карла отворачивается от окна и смотрит на экран, не двигая ни едиными мышцами на лице. Блондинка вещала о звуках стрельбы, о криках и, показывая видео с прямого включения, Бармс наблюдала за беготней по какой-то неизвестной улице, наблюдала лужи крови и черные пакеты, в которых, несомненно, лежали тела.

—…банда «Фениксы» устроила перестрелку с другой, еще неизвестной, группировкой… — речь ведущей была слишком эмоциональной и это начало раздражать Карлу.

«Фениксы» — эта группировка орудует в Атланте столько, сколько Карла себя помнила и столько же времени их пытаются поймать. Пытаются поймать их главаря. Карлу это смешило. Смешило до чертиков. Столько лет работы, столько денег и ресурсов, а в тюрьме оказываются шестерки, которые выходят на свободу спустя пару лет, и мэр их горячо любимого города лишь пожимает плечами и обещает решить эту проблему. Только обещает. И если пару лет назад все население города его недолюбливало, ожидая даты переизбрания, то после смерти единственного сына на операционном столе Бармс рейтинг мэра резко подскочил.

Вообще Карла не была уверена в искренней люби отца к сыну, иначе он отправил бы его в более дорогую платную клинику, однако подобные высказывания главврач попросил оставить при себе.

Обычно новости про так называемых «Фениксов» Карлу не волновали. Слишком привычно было слышать про них. ««Фениксы» ввезли десяток контрабандных автомобилей, сейчас полиция ведет расследование», ««Фениксы» уничтожили сеть азиатских СПА-салонов, которые, предположительно, занимались наркоторговлей. Полиция начала расследование». И многое другое. Многое. Карла так и не смогла понять, чем именно эта банда занимается: они что-то обносят, что-то ввозят и вывозят из города, штата и страны, бесчинствуют в городе, избавляясь от мешающих им людей, но Бармс не понимала сути. Хотела понять, но не могла. Давним давно ей это было интересно. Будучи подростком, когда некая подозрительная незаконная группировка только появилась в городе, юная Карла доставала занятого отца бесчисленными расспросами, но, не получая прямого ответа, поменяла интерес на раздражение, а со временем и вовсе на безразличие.

Однако сейчас Карла с интересом смотрела на экран телевизора в столовой. «Новая группировка» было чем-то новым, чем-то странным и непривычным. И отчего-то кровь внутри девушки закипала в предчувствии, что впереди что-то будет, случится что-то особенно интересное. Ей казалось, что жизнь в их тихом и спокойном городе скоро изменится.

 «Фениксы» не были слишком уж видимыми, только в некоторых происшествиях выходили из тени. И в их время не было новостей о перестрелках и трупах в общественных местах. По правде говоря, трупы в принципе редко когда находили. Люди пропадали, люди, имеющие большую власть. Они пропадали резко, безосновательно, но с подозрительными письмами об отпуске и билетами на самолет. Их пытались искать, но не находили. Все знали, что они не вернутся. Все знали, что что-то случилось, но никто ничего не мог доказать.

Карлу это забавляло. Ее интересовал процесс и связи. Сколько надо людей, чтоб такое провернуть? Сколько надо денег, чтоб никто ничего не доказал? Какая должна быть эффективность в устранении, чтобы трупы не «всплыли»? Карла интересовалась этим раньше, но, так и не найдя ответов, оставила свое любопытство. И сейчас, смотря на сменяющиеся на телевизоре кровавые картинки с бегущей внизу строке «уберите от экрана беременных и детей» это любопытство вновь ожило в ней.

«Фениксы» не были видимыми большую часть своего существования, но из-за новой, неизвестной группировки, с них сорвали плащ-невидимку, под которую они больше не смогут спрятаться.

Кофе уже закончилось, от булочки остался только пакет, а стрелка на часах показывала на 3. Впереди еще вся ночная и дневная смена, и теперь Карла сожалела, что согласилась на просьбу Гласмана. «Карла, никогда больше не соглашайся ни за какие деньги!», — ругала себя девушка, поднимаясь со стула, беря сумку и возвращаясь в свой обитель мертвых.

Она проверяет свою рабочую почту, но новых писем по работе нет, значит можно попробовать поспать в кресле, смиренно надеясь, что она до самого утра никому не понадобится. Глаза слипались, тело обмякало, а голова упала на руки, которые Бармс сложила на столе, засыпая.

Однако, как только она начала проваливаться куда-то внутрь, в кроличью нору, железная дверь морга открылась и закрылась, громко хлопая.

— Карла! Карла! — это определенно была Саманта, Карла даже с закрытыми глазами в сонном состоянии могла ее узнать. Саманта влетела в морг, спустилась по лестнице и дернула Бармс за плечо, заставляя ее проснуться и выпрямиться.

— Господи, что ты здесь делаешь? — бурчала девушка, недовольно хмуря брови и зевая. Она почти заснула. Однако все ее раздражение прошло, стоило только Карле поднять на подругу глаза. Ее руки, ее футболка были в крови. Красной и липкой, свежей, она чувствовала запах и почти ощущала вкус меди во рту. — Боже! Ты ранена?!

Бармс вскакивает, хватает Саманту за предплечья и заставляет ее сесть. — Позвать кого-то?

Шо смотрит на Карлу мокрыми глазами, цепляясь за нее дрожащими руками:

— Нет-нет! Никого. Ты мне нужна! Идем, скорее! — она вновь подскочила на ноги, не выпуская из своей хватки Карлу и утягивая за собой к двери.

— Что? Нет, подожди! Куда? Что происходит? — Карла только и успевает схватить свою сумку прежде, чем она все же поддалась подруге.

На первом этаже, минуя пост охраны и коридор ожидания, Карла отметила одинокую тишину. Больница практически пуста, и Карле не хочется уходить. По закону подлости она обязательно кому-нибудь понадобится. Однако Саманта продолжала уверенно ее тянуть, но не к главному входу, а к черному, запасному. Минуя камеры наблюдения, минуя всех, кто еще был на своем посту. Темный коридор, бетонные ступени, железная дверь и холод. На улице ветер задувал под тонкий халат и не слишком согревающую водолазку. Капал мелкий дождь, и девушка с горечью отметила, что опять промокнет, что ткань опять будет мерзко липнуть к телу. Карла смотрела на свою сумку в руках и думала о том, что надо было взять не ее, а пальто. На улице темно, холодно и дождливо. Карла не любила такую погоду. Правильнее будет сказать, ненавидела. И она чувствовала себя слишком неправильно из-за выхода из зоны собственного комфорта.

— Быстрее! — крикнула Саманта, что выпустила ее руку и сейчас стояла у своей машины. Карла спохватилась, не слишком уверенно срываясь с места и залезая на переднее сиденье. Не успела она пристегнуться, как подруга вдавила педаль газа в пол.

— Ты мне объяснишь, наконец, куда мы едем и почему ты в крови? Чья это кровь, Саманта? — Карла хмурилась. Она следила за Шо и дорогой, явно чувствуя себя некомфортно, тревожно. И тревожность эта нарастала. Отчего-то хотелось запомнить дорогу: каждый поворот и каждый светофор, каждый переход… В голове крутилось слово, подсвечено угрожающим красным светом «ОПАСНО».

Карла обернулась назад. Ей казалось, что за ними следят или как минимум преследуют. Другое объяснение такой спешке найти она не могла. Бармс не умела водить, но ненавидела, когда гонят сверх положенной нормы. Она ненавидела нарушения правил дорожного движения, хотя была уверен, что сама бы она нарушал их ежедневно. Поэтому и не водила.

Погоню Карла так и не обнаружила, зато заметила бардак, что творился на заднем сиденье. Она поморщилась, намереваясь отвернуться. Бармс ненавидела такой бардак. В машине Саманты же он был всегда: лифчик, несколько пар туфель с разными каблуками, кроссовки, какая-то красная куртка и плед, множество пакетов, сумка, рюкзак и чулки. Карла хотела отвернуться, пока ее взгляд не зацепился за что-то черное и холодное. Она была уверена, что это на ощупь холодное. Ледяное и точно тяжелое.

Пистолет.

Карла ни с чем бы его не спутала. Это был не какой-то средний калибр, которые девушки приобретают для самообороны, это был пистолет с глушителем мелкого калибра. Голубые глаза пустым взглядом уставились куда-то в сторону. Она развернулась и села лицом вперед, все также невидяще смотря куда-то вдаль.

— Саманта, это что-то связанное с сегодняшней перестрелкой и твоими дорогими машинами и украшениями, да? Это связано с «Фениксами»? — ее голос хрипел, как бы Бармс ни старалась сохранять контроль. Теперь она начала понимать, во что влипла.

Шо напряглась, сжимая губы в тонкую линию и натягивая каждую мышцу на лице, ее руки вцепились в руль настолько, что, Карла была в этом уверена, если бы произошла авария, в которой они перевернутся раза 4, руки подруги все также останутся держаться за руль, но уже отдельно от тела.

— Это связано с людьми, которым нужна твоя помощь. На этом все.

— Я тебе собака, что ли? Я пошла только из-за дружбы с тобой, а теперь ты меня просто затыкаешь? Прекрасно! Тогда тебе лучше остановить машину. Не хочу с тобой ехать, — страх перерос в раздражение и злобу. Такие же неконтролирующие.

— Черт! — Саманта явно нервничала, и эта ее нервозность усиливалась с каждым словом Бармс. — Ладно! Да! Я состою в «Фениксах», появилась какая-то новая группировка, с которой мы сегодня столкнулись. Мой муж, Джек, и другие наши люди ранены. Это огнестрел, и мы не может отвести их в скорую. Ты нужна как хирург, — ее карие глаза посмотрели в чистейшую синеву. — Ты очень нужна, Карла. И ты единственная, кому я могу доверять. Джек много крови потерял и… — они остановились на светофоре, и Бармс отвернулась к окну, только сейчас замечая, что каменные джунгли остались где-то позади. Вокруг них небольшие пятиэтажные дома — они отъезжают от центра. —…ты можешь отказаться, конечно. Глупо лишать тебя этого выбора. Но… Ему нужна операция! Ты же хирург!

— И ты решила, что я соглашусь на помощь гангстерам, пойду как соучастник только потому, что соскучилась по операциям? — Карла не отворачивалась от окна, продолжая смотреть на стекающие по стеклу капли. Дождь продолжал стучать, успокаивая и немного расслабляя.

—  Джек умрет, — отчаянье в голосе Саманты не трогало ее сердце. Сочувствие было в ней вырезано еще при рождении. По крайней мере так говорили все, кто хоть немного ее знал. Так говорил отец.

Карла опустила взгляд на свои руки, рассматривая пальцы, пальцы хирурга, которые больше не спасают. Она хмыкнула:

— Вообще… Ты права, я действительно соскучилась по операциям, — Бармс улыбнулась, и улыбка эта не была из тех, что вызывала теплые чувства. Карла не умела улыбаться, это ей говорил бывший. Но улыбка эта была искренней.

Карла была хирургом. Талантливым. С фотографической памятью. Она раньше остальных поступила в институт, раньше других начала практиковать и раньше других закончила карьеру, не успев ее начать. И теперь, пройдя через все насмешки коллег, пройдя через злость и разочарования отца, теперь Карле было плевать, где именно и кого она будет оперировать. Она хирург. А хирурги оперируют.

Глава 2

Предыдущая глава   Следующая глава

 

Машина Саманты свернула к гаражам, явно большинство из которых заброшены. Грязь, слякоть и лужи, в которых, как думала Карла, можно утонуть.

— Тут твои люди? — она опасливо вглядывается в темноту, сжимая и разжимая ткань сумки. Ей кажется, что она совершает ошибку. Не слишком ли опрометчиво бросаться в омут с головой и ввязываться в то, о чем она ничего не знала и могла запросто пожалеть? Она, как и прежде, вполне может резать трупы.

Неопределенность и собственная слабость ее злили. «Карла! Решай скорее! То ты хочешь, то не хочешь», — это были сомнения слабого человека, которым Бармс не хотела быть.

Заброшенный пустырь с такими же заброшенными гаражами. Ее тело здесь не найдут. Да и искать не станут. Карла была невидимкой. Ее не видели, пока она не заговорит, о ней не помнили, пока не потребуется ее работа. Не она, а работа. И Карлу это более чем устраивало до сегодняшнего дня. Она достала из сумки телефон и открыла список контактов. «Папа». Карла не помнила, когда звонила или писала этому абоненту в последний раз, не помнила, когда разговаривала с ним вживую. Но отчего-то сейчас ей чертовски сильно хотелось отправить смс-ку, написать свой адрес и, возможно, слово «привет». Никаких предложений о любви и сожалении. Никогда и ни за что. Их ссора — вина отца, и сейчас, вспоминая тот день, когда Карле пришлось уйти из дома, злость внутри заставила ее выключить мобильник и глупо пялиться в темный экран старенького смартфона с разбитым экраном на свое отражение.

Злость в крови закипала. Злость на себя. На отца. На мэра и на главу больницы. Злость на саму жизнь. Тем временем Саманта уже заглушила мотор.

— Те люди — они не мои. Они моего босса, но они моя семья. Тебя не тронут, и ты не обязана будешь всегда помогать, но сейчас…

— Идем! — Карла решительно вышла из машины, тут же втягивая шею в плечи от ветра и дождя.

«Решилась!»

Холодно. Мокро. Грязно. Карла опять оглянулась: все та же пустошь и все те же гаражи. Ни деревьев, ни даже травы, лишь какие-то иссохшие огрызки. Она прищурилась, и заметила на том самом пустыре несколько валяющихся шприцов. «Наркотики», — Карла вздрогнула. С таким дело иметь она точно не хотела. Совершенно точно не хотела! Она успокаивалась лишь от мысли, что скорее всего это какая-то молодежь оставила, а не те, к кому она сейчас направляется.

Страх оказаться мертвой в канаве усилился, однако на ее бледном лице все равно была едкая улыбка. Карла думала о том, как будет забавно, если в конце концов найдут ее труп и после всех экспертиз выяснится, что она накачена наркотиками. «Отец с ума сойдет. Или застрелится», — подумала девушка, нервно хмыкнув. Пальцы окоченели и дрожали, но она не могла и пошевелиться, смотря на эти грязные шприцы. Слишком жутко они выглядели. Намного хуже, чем вся эта история, в которую она угодила в целом.

Бармс обернулась, стоило только Шо открыть заветную металлическую скрипящую дверь, как все чувство страха и холода прошло, оставляя вместо себя лишь жгучий восторг. Она не спеша прошла внутрь, оглядывая железные стены, покрытые ржавчиной, надеясь, что ей придется оперировать людей не в этой помойке. Глупо будет провести идеальную операцию, а потом выяснить, что пациент умер от заражения крови этой самой ржавчиной. Очень глупо. Тогда ее точно найдут в той канаве. Если найдут вообще.

Затхлый запах спертого воздуха и плесени. Карле казалось это отвратительным и мерзким. Зато теперь она с чувством полного удовлетворения и гордости могла смело заявить, что в ее морге не так уж и плохо. Почти что уютно. А что намного важнее — чисто. Кристально чисто. И даже трупный запах не всегда чувствуется за литрами хлорки и моющих средств. Для Карлы это было гордостью. Здесь же, в гараже, было слишком мерзко. Бармс тут же скривила лицо, брезгливо осматривая пол. Переступая с ноги на ногу, ее передернуло от омерзения — пол грязный, липкий, обувь приклеивалась и отлипала с отвратительным чавкающим звуком, если поднять ногу.

В свете холодных желтых ламп голубые глаза впились в передвижные столы, на которых лежали тела, еще живые тела, кричащие и дергающиеся от боли и агонии. В нос ударил запах свежей крови, и Бармс ощутила вкус меди во рту на каком-то новом чувствительном уровне. Ее губы сами растянулись в улыбку, а руки нервозно зачесались друг о друга. Ей не терпелось приступить. Пять пострадавших. Пять жизней. Пять операций. И Карла далеко не сразу обратила внимание на тех, кто не лежал, а стоял. Люди, еще с две дюжины крепких парней и коренастых девушек стояли у стен гаража, у столов своих друзей, держа их за руки и что-то успокаивающе говоря.

Чужие взгляды уставились на Карлу, и руки их потянулись к поясам, на которых висели пистолеты. Карла замерла. Казалось, она стала еще бледнее обычного. Перед глазами отчаянно мигала красная табличка «ОПАСНО».

— Тихо, она своя. Это моя хорошая подруга и врач. Она поможет, — спохватилась Саманта, выныривая из-за спины Бармс и, проталкивая ее внутрь, закрыла за собой скрипучую дверь. Бармс тупо упиралась, нехотя двигаясь вперед под пристальным прищуром чужаков.

Она тяжело находила общий язык с новыми людьми и тяжело заводила знакомства. В целом, сейчас ситуация не требовала от нее ни одного, ни другого, вот только ей от этого проще не было. Карле казалось, что на нее направлены десятки красных точек, которые вот-вот обратятся в пули и выстрелят в нее. «Карла, уймись!», — ругала она себя, глубоко дыша и все же проходя вперед. Она старалась сосредоточиться на так называемых пациентах. Первых живых пациентах за последний год. Не важно, где она и на сколько это опасно, перед ней лежали умирающие, и она обязана их спасти.

Так называемые «Фениксы» молчали, оценивающе смотря на Бармс, анализируя каждый шаг, каждое движение, взгляд и вздох. Они ей не верили, но Карле этого и не надо было. Ей было достаточно чтобы они не мешали и помогали, если того потребуется.

— Мне нужны марля, тампоны, вата, спирт, зажимы, щипцы, скальп… — начала перечислять Карла, бросая сумку на пол куда-то в угол и смело проходя к пострадавшим. — А еще перчатки, халат и помощники.

Она смотрела на кровоточащие раны, забавно наклоняя голову. То на один бок, то на другой. На губах играла странная улыбка, которую Саманта могла окрестить как предвкушение. Она не застала Карлу за работой хирурга. Брамс перешла к ним из другого, соседнего, корпуса уже после скандала, однако Шо успела слишком хорошо узнать саму Карлу, чтобы доверить ей жизнь своего мужа и тайну, не только ее, но и всей группировки.

— Это инструменты нашего прошлого врача, — темнокожий высокий мужчина с басистым голосом пододвинул к Карле передвижной стол со всем необходимым, и Бармс диковато накинулась на них, испытывая какое-то странное маниакальное желание поскорей приступить к своей задаче. Ее не интересовало, что стало с прошлым врачом, и почему он решил оставить свои инструменты, сейчас Карлу интересовало сколько каждый из пострадавших потерял крови, как давно они здесь лежат и сколько морфия им вкололи. Хорошо, что на эти вопросы ей дали вполне четкие ответы.

Бармс надела перчатки и взялась за скальп. Холодный, легкий, так комфортно лежащий в руке. В ее морге инструменты хуже. А здесь, в условиях полной антисанитарии, инструменты бывшего врача выглядели чистыми. Это вызывало по спине мурашки восторга и восхищения.

Она начала с Джека. Пуля угодила в селезенку, большая потеря крови и слишком большое количество морфия.

«О! Какая удача! Первый пациент и сразу удаление!» — селезенку было не спасти.

— Из-за того, что ему ввели слишком много морфия, усыплять нельзя, иначе может впасть в кому или же сердце остановится. Он и так без сознания, так что буду резать. Мне нужно здесь пять человек: каждый держит по конечности и один голову на случай, если он станет дергаться. Я установлю трубку для поступления воздуха. Кто-то должен искусственно вентилировать. Остальные пусть зажмут раны у других пострадавших. Если ранение в ноге или руке, выше пулевого затяните жгуты, но каждые 50 минут развязывайте их на пару минут, чтобы поступал кровоток и конечность не пришлось ампутировать. Если будут ухудшения, сразу сообщить мне. За работу! — раздавала она указания, и, полив скальп спиртом для профилактики обеззараживания, лучшее, чем можно продезинфицировать в данных условиях, поднесла к теплой коже и надавила, четко и точно совершая неглубокий порез. Из раны тут же выступила кровь.

Карла успела за два года ординатуры побывать на операциях: начиная с грязной работы и заканчивая собственной операцией, однако ни на одной из них она никогда не была единственным врачом. Всегда была команда, за ней всегда наблюдали руководители, рядом с ней всегда были опытные медсестры, которые подавали инструменты. У нее всегда была подстраховка. Однако, она же, эта самая подстраховка, ей тогда, в последний раз, не помогла. Сейчас же Карла была одна. Она могла рассчитывать только на свои знания и опыт и надеяться на эрудированность тех, кого окрестила помощниками.

Из пореза выступила кровь. Горячая и темная.

— Тампон, —Бармс собралась вырезать орган. — Расширитель.

Однако ей никто ничего не подал. Карла уставилась на крайнего от нее, требуя расторопности, но столкнулась с почти что тупым взглядом.

— Боже, вата и та раздвижная железная штука, — указала она одним только взглядом. Следовало изъясняться более просто и понятно. Это раздражало и утомляло. «Неужели они не смотрели никакие сериалы про клинику?! «Анатомия страсти»? «Клиника»? «Доктор Хаус»?!». Все были уставшие, а Карла, которой придется работать всю ночь на повышенной внимательности, особенно.

Наконец ей подали инструменты. Можно было приступать к удалению.

Селезенка отвечает за поставку лейкоцитов, которые в свою очередь были ответственными за иммунную защиту организма. И хоть этот орган нельзя было назвать лишним, без него вполне можно было счастливо жить. Именно поэтому Карла, без зазрения совести, вопреки слезам Саманты, хладнокровно принялась за удаление, не видя перед собой никого и ничего кроме пульсирующих внутренностей, не слыша ничего, кроме стабильного и размеренного писка приборов, подключенных к Джеку.

Оснащенность аппаратурой в этом гараже ее приятно удивляла и радовала.

Бармс не слышала шепота со всех сторон, не видела лиц бандитов, не видела их не доверяющих перекошенных гримас. И она не видела человека с красном шарфом, что стоял совсем неподалеку, у стенки, не сдвинувшись со своего места с самого прихода Карлы. Он стоял, сложа руки на груди и жадно наблюдая за ней, ловя каждое движение, каждое ее слово и каждый взгляд. Следил за ее указаниями и четкими взмахами рук, так точно порхающими над раненным, представляя, с какой точностью и быстротою Карла могла бы убить человека. «Всего одним взмахом руки», — думал мужчина в красном шарфе.

***

Часы шли, а работы меньше не становилось. Карла разрывалась, бегая от одного раненого к другому, отдавая указания всем, кто попадался под руку и за кого цеплялись глаза. Самочувствие пациентов, которым Карла не успевала помочь, ухудшалось. Бармс начала терять контроль — слишком много раненых, слишком мало ее и времени. Она не могла допустить смерти хоть одного. Не могла не из-за страха перед возможной расправой, а перед страхом самой себя. Ей словно выпал второй шанс. Маленькая возможность доказать себе, что годы обучения не прошли впустую. Что она хороший хирург.

— Я сказала держать раствор! — Бармс рычала. Она была слишком уставшей чтобы повторять одно и тоже по несколько раз. Карла не знала сколько прошло времени, но точно знала, что прошло много. Возможно, время близится к рассвету или утро уже наступило. И она не хотела об этом думать. Сил хватало только на беспокойство о раненых.

Из-за нехватки штативов капельницу приходилось держать вручную. И Бармс знала, на сколько это, как могло показаться, простое занятие на самом деле было тяжелым. Стоять, вытянув руку, не шевелясь и не опуская ее. Конечность начинала ныть спустя 2 минуты, а стоять так надо было часами.

Карла командовала, не глядя, к кому именно обращается. Однако ее приказы, а иначе тон, с котором она говорила, назвать было нельзя, проигнорировали.

— Ты! — Карла видела наглую ухмылку и смеющиеся глаза, что не отрывались от нее с того самого момента, как Бармс зашла в гараж. Красный шарф. —Ты! Я не понятно выразилась? Я сказала держать гребанную капельницу!

В один момент все затихло, даже раненые стали тише стонать. Мужчина в красном шарфе опустил руки и, предвкушающее усмехаясь, сделал шаг вперед, ближе к свету, и Бармс наконец смогла разглядеть его, не имея никаких сил заострять свое внимание на чертах лица, карих глаз, легкой седине в темного цвета волосах и мелких смеющихся морщинок у глаз.

— Док, ты ничего не перепутала? — голос мужчины, грубый и немного хрипящий, не вызывал ничего кроме раздражения и легкой злости.

— А ты? — в такт ему ответила Карла, не спуская с лица медицинскую маску, но имея огромное желание запустить ножницы неизвестному прямо в грудь.

Мужчина молчал, требуя от Бармс какого-то пояснения, на которое Карла совсем не располагала. Девушка раздраженно закатила глаза и подняла обе руки.

— Что это?

Глупый вопрос заставил мужчину в красном шарфе улыбнуться. Ему начала нравиться игра.

— Руки.

— Отлично! А сколько их? — скрипела зубами Карла, глубоко дыша в попытке унять свое раздражение.

— Две.

— Бинго! — голос Карлы заставил некоторых из присутствующих вздрогнуть. — А теперь заткнись и помогай, если не хочешь, чтоб кто-то из твоих друзей подох в грязном гараже.

Мужчина в красном шарфе самодовольно хмыкнул, но все же принялся за работу, смиренно поднимая раствор и вытягивая руку, все не сводя взгляд карих глаз с закрытого маской молодого лица врача. Звенящая тишина исчезла, вновь наполняя комнату тихим шепотом, перерастающий в гул саранчи. «Красный шарф» выцепил взглядом Саманту, держащую спящего после операции мужа за руку и, сделав какой-то странный, напоминающий одобрительный жест свободной рукой, принялся дальше наблюдать за врачом, которого послала им сама судьба. Никак иначе. Такое чудо могла преподнести ему только судьба. Он был в восторге. В восторге от ее точных движений, от холода в голосе и проницательности в глазах. От того сильного характера, что таился в столь миниатюрном теле и вырывался подобно огромной волне. Он был в восторге от того, как сверкали глаза хирурга. Сверкали наслаждением. Сверкали удовольствием. Такие глаза принадлежат человеку, приверженному своей работе, кто кладет на нее жизнь, кто отдает всю себя, и кто будет работать до такого изнеможения, получая чистый кайф сродни оргазму. Это как зависимость. Когда ты откладываешь свои личные дела и мчишься, не зная куда, ради призрачной возможности вернуться к любимому делу. И этот новый врач была именно такой.

Улыбка мужчины стала шире.

***

Наконец, изморенные часы долгой и кропотливой работы позади. Можно было выдохнуть, сесть на жесткий крутящийся стул, снять перчатки и маску и, наконец, распустить волосы, которые так противно, до тупой боли, стягивала резинка.

Давно не было у Карлы такой суматохи. По правде говоря, такого никогда не было. Ей одновременно не поступало столько пациентов в критичном состоянии, которым незамедлительно требовалась помощь. Пулевые ранения, порванные связки, задетые артерии. Карла скучала по работе хирурга, но она совершенно точно забыла, как сложно это бывает. Однако адреналин, что гонял кровь и качал сердце, не позволял ей хоть на миг задуматься об усталости и сне. И только сейчас, когда всем оказали помощь, только сейчас, когда она наконец смогла присесть, Карла ощутила всю тяжесть этой ночи. Ощутила голод и невероятную усталость, напряжение в ногах, но губы ее все равно были растянуты в довольной улыбке. Она прикрыла глаза и опустила голову, касаясь подбородком груди. Мокрые от пота волосы упали на лицо. Бармс была готова покляться, что она могла прям так и заснуть. Внезапно, девушка почувствовала горячие руки на своих опустившихся плечах, почувствовала силу, с которой эти руки начали мять ее плечи, и почувствовала дыхание у своего уха. К ее холодной спине прижалось теплое чужое живое тело.

— Устала, док? Вам бы поспать…

Карла вздрогнула, едва не падая с крутящегося стула, как эти самые сильные руки уверенной хваткой вернули ее в статичное положение, вновь прижимаясь корпусом к спине Бармс. Девушка передернула плечами, отталкиваясь от незнакомца, поднимаясь, разворачиваясь к нему лицом с недовольном возгласом, когда столкнулась с уже знакомыми карими глазами.

— Да что ты себе позволяешь! — вопреки усталости, силы на крики и возмущения у Бармс были.

Карла не любила прикосновения. Особенно чужие. Особенно того, кто состоит в бандитской группировке. Чужие карие глаза смеялись, а губы растянулись в чересчур довольной улыбке. Сейчас Бармс позволила себе минутку, чтоб наконец вглядеться в наглую рожу. Седина и морщины никак не вязались с общими чертами лица. Он не выглядел старым, где-то до 40, вот только преждевременные признаки старения путали. Его широкая открытая улыбка могла обескуражить и вызвать ложное чувство доверия, но у уставшей Карлы она вызывает только раздражение и злость. «Красный шарф» с засохшими каплями крови, которые, несомненно, в процессе самой перестрелки попали и на лицо, но позднее были стерты, черная кожаная куртка и слишком зализанные назад волосы — он следил за своим внешним видом. Уделял большое внимание бритью, выравниванию короткой белой щетины. Этот вид раздражал Карлу еще больше поведения незнакомца. Но она не могла оторваться от его глаз. Было в них что-то притягательное. Простой карий цвет. Ничего особенного. Совершенно, но, вероятней всего, в совокупности с улыбкой творил волшебство.

Но Карла все равно злилась.

— Док не любит массаж? — мужчина смеялся, даже не пытаясь соблюдать личные границы.

— От первых встречных точно нет, — Бармс сложила руки на груди, сощурила голубые, как небо, глаза и внимательно впилась ими в наглую мину незнакомца. — Ты кто такой вообще, что позволяешь себе руки распускать?

— Я Ник. Николас Ган, глава «Фениксов», и тот, кому принадлежит этот город.

И Николас ждал. Ждал реакции. Абсолютно любой реакции: страха, удивления, отчаянья. Но точно не равнодушия, что в полной мере демонстрировала ему Карла. Ни единый мускул на ее лице с острыми чертами не дернулся от произнесенного имени. Она продолжала стоять на месте, сложа руки на едва вздымающейся груди и смотря так холодно, почти пренебрежительно, что по спине мужчины прошлись мурашки.

— А я Карла Бармс, та, кто спасла их задницы, — девушка кивнула на койки пациентов. — И что дальше? Будь ты хоть Екатериной Великой, мне все равно. Будешь лапать, получишь по яйцам.

Ника знали все. Вернее, Николаса Гана, владельца казино «Белый лебедь». Его имя было на каждом углу, в каждом магазине или кафетерии. Иногда Карле, что определенно помнила эту фамилию, но точно не помнила лица, казалось, что только благодаря Гану город и живет. Он часто появлялся в новостях на каких-то вечерах в окружении чиновников и друзей мэра, но Бармс никогда бы не подумала, что именно Ган является предводителем «Фениксов». Это было странно. «Он владеет целым казино и устаивает перестрелки с какими-то бандами? Что за бредятина», — девушка определенно об этом еще хотела бы подумать, но в одиночестве, после заслуженного отдыха, и точно не сейчас на милость самому Нику, который только и ждал ее бурной реакции, а получил вполне себе сносную угрозу.

Но, кажется, его устроило и это.

— Охо-хох! — воскликнул Николас, хлопая в ладоши, чувствуя возрастающее перевозбуждение. По всему телу пробежал заряд энергии как от тока. Ган едва не подпрыгнул от восторга. Давно у него не было таких интересных собеседников. — Какие мы смелые! А, док. А ты ведь такая худенькая. И сможешь оказать сопротивление, да?

— И это не помешает мне кастрировать тебя или кого-то другого, кто ко мне сунется одним движением. Саманта обещала мне безопасность, — Карла диковато озиралась на подругу, что очень странно на нее смотрела, словно прося ее замолчать немедленно. Но молчать Карла не могла. Или не хотела. Она хотела спать и есть. Хотела покоя, а не вынужденной необходимости объяснять какому-то типу, который явно ее старше минимум на десяток, почему это вдруг нельзя трогать незнакомых людей. Однако оскал Ника вновь пробудил красную мигающую табличку «ОПАСНО».

— Ну раз Саманта обещала, значит так и будет, — оскал Николас так и не убрал. — А вообще, ты пиздец какая молодец! Так ахуенно справилась, что я просто поражен! А поразить меня чертовски, чертовски сложно! Знаешь, тебе не надо меня бояться. Я ценю людей. Ведь люди — такой ценный ресурс, что нельзя упускать таких кадров как ты. Сядь, — Николас надавил на острые плечи, заставляя опуститься на крутящийся стул. Легким движением Ган развернул девушку спиной к себе и вновь положил руки на ее плечи, неприятно массируя, чувствуя чужое напряжение. — У меня раньше был врач. Ну, знаешь, наш супер-пупер-ахуенный врач, который… Не важно почему, но, скажем, исчез. А как ты можешь заметить, врач нам просто необходим. И мне понравилось, как ты справилась. Не хочешь ли остаться в нашей дружной семейке на постоянке? Знаешь, для тебя, только для тебя, любые привилегии. Что думаешь?

Карла поморщилась. Она словно попала в какую-то глупую ловушку. Грязный вонючий гараж с лужами крови на полу. Банда головорезов во главе с гиперактивным психом, и она в центре всего этого бедлама. Бармс вновь одернула плечами и встала.

— Я думаю, что ты слишком наглеешь. И еще я думаю, что мне пора обратно. Я здесь только ради подруги, — Карла бросила на Шо глубоко преданный, обиженный взгляд. — Она просила помочь, и я помогла, а теперь мне надо вернуться.

— О! Так вот что произошло! Надо же! Мне, ты не представляешь, никто ничего толком не сказал. Мой химик-аналитик просто сорвалась с места, бросила своего муженька и рванула в закат. Я уж напридумывал себе такие события, что, ух, поверь, Голливуд позавидовал бы таким сценариям! — Николас разыгрывал какую-то театральную сцену точно не на радость зрителям, но ради своего удовольствия. Он ходил вокруг Карлы, как акула, что выслеживает свою жертву, активно взмахивая руками.

Карла опасливо озиралась на Гана, не зная, что от него ожидать.

— Но ладно! — продолжал Николас, остановившись напротив Бармс и подойдя вплотную. — Как я уже сказал, ты огромная молодец сегодня! И знаешь, раз уж тебе надо домой, и раз уж ты мне та-а-ак понравилась, черт возьми, я оставлю своих ребят и подвезу тебя. Что скажешь, душа моя? А по дороге мы с тобой еще поговорим. Ты уж извини, но я ведь теперь не засну! От одного твоего взгляда у меня, ну, знаешь, встает, — его смеющиеся глаза оглядели Карлу с ног до головы оценивающим взглядом. — Ты уж не суди меня строго. Обычно я не позволяю себе такой, как ты сказала, наглости. Просто случай особенный, — Николас смеялся над ней. Карла была в этом уверена. Она отступала назад, тогда как Ган наступал на нее, пока мужчина не прижал ее к одному из железных столов с раненным, убирая прядь распущенных волос Бармс за ухо. Карла вздрогнула. Почти не дышала, но взгляд не отвела, продолжая сверлить ими Ника.

— В мире животных это называется брачный период, вот только обычно он начинается весной. А сейчас осень, — холодный голос Бармс будоражил.

— Что ж! До весны тогда? Я более чем могу подождать, — Николас отступил, невзначай коснувшись костяшками пальцев ее бедра. — Так тебя подвезти?

— А сейчас разве весна? Мы договорились подождать, — Карла вскинула бровь, складывая уставшие руки на груди. Ситуация до безумия абсурдная.

— Я решил, что период ухаживания можно начать заранее, док, — и вновь та широкая улыбка, при виде которой Карле хотелось выбить ему все зубы. Николас играл с ней, смеялся. — Ну так что, подвезти?

— Пусть Саманта мне вызовет такси. Она меня сюда привезла и, судя по всему, отвезти не сможет. Но ее обязанность доставить меня обратно, — Карла говорила сухо, закатывая глаза. Николас же действительно с ней играл. Он не собирался вредить ей, по крайней мере пока, сейчас он просто забавлялся как кошка с мышкой, и Карла решила относиться к Гану так же пренебрежительно, как это делал он по отношению к ней.

Николас хмыкнул, вскидывая голову и все также продолжая улыбаться. Карла не смотрела на него.

— Саманта, — напомнила Бармс.

— А? Да, сейчас, — всхлипнула девушка, выпуская руку мужа из своих и залезая в карман джинс за телефоном. — Тебе домой или на работу?

— Работу. У меня дневная смена еще, — Карла села на стул. Ее плечи опустились, а спина сгорбилась. Она смертельно хотела спать.

— Ого, док, а вы работяга, — теперь Николас смотрел на Карлу изучающе. Без усмешки и оскала. Он видел действительно уставшего человека. И скорее всего не только физически. Такому человеку требовался отдых, поддержка и забота. Как минимум просто сутки отлежаться в постели с вкусной готовой едой. Но, судя по всему, такую роскошь она себе не скоро сможет позволить.

— Я Карла, — голос уставшей девушки был лишен прежней стали.

— Карла, так Карла. Красивое имя. С древнегерманского означает как мужественная, — Ган вновь оказался сзади, однако вместо того, чтоб варварски мять ее плечи, он просто помог снять грязный хирургический халат.

Бармс хмыкнула, едва заметно улыбаясь. Нелепый флирт все же поднимал настроение.

Такси подъехало и девушка, подхватив свою сумку, поспешила выйти на воздух, не удосужившись ни с кем попрощаться. Уже рассвело. Пустырь не казался больше таким страшным как ночью, как и шприцы, потерявшие свой ужас. Карла встряхнула волосами, начиная подрагивать от утреннего холода. Дождь закончился и теперь под ногами булькала вода и грязь, размокшая земля. Она выдохнула, выпуская изо рта белый пар и глупо улыбаясь этому. Бармс преодолела себя и свой страх, и случилось кое-что интересное, странное и необычное. И, Карла была уверена, еще случится.

Машина подъехала четко к гаражу. Желтое простое такси с мягкими, самыми мягкими в мире, Бармс была в этом уверена, сиденьями. И пока она не приехала на работу, у нее было около часа сна.

***

Николас проводил новую знакомую пристальным взглядом, отмечая на сколько та медленно двигалась — вся ночь на ногах, трудилась не покладая рук и не позволяя мозгу отдохнуть ни на минутку. Он тоже устал. Его рука, что держала капельницу, нещадно болела, как и все тело, по которому, по ощущениям, словно мусоровоз проехался. Мышцы ныли, а усталость придавливала к земле, заставляя плечи опуститься — ночка выдалась сложной с самого ее наступления, но с этим он хотел разобраться потом. Вернее, с теми, кто на них напал. Сейчас были другие дела, требующие его прямого присутствия.

Николас Ган. Официальный миллионер и не официальный миллиардер, владелец единственного в Атланте и близлежащих городов казино. Лидер «Фениксов». Он сделал так, что его имя у всех на слуху, все его знают, но никто не видит, чем он занимается в ночи, и никто не знает, что происходит в казино.

Никому и не надо знать.

Пусть мирные граждане живут, думая, как дотянуть до зарплаты и как весело и недорого провести выходные. Им не надо знать, сколько грязи стекается в Атланту, сколько темных людей в нее приезжает, желая отхватить лакомый кусочек, и сколько всего страшного происходит в ночи. Все жители Атланты считают, что кроме «Фениксов» в их городе никого нет. Они и не догадываются, сколько группировок каждый месяц приезжает в их любимую Атланту, либо подписывая сотруднический с Ником договор, либо тихо и мирно пропадая навсегда. Они не знают, какие махинации проворачиваются через казино, как там отмывают деньги, как одна банда платит, а другая получает зеленые шуршащие купюры. Чисто. Без подозрений их любимой полиции. Они не знают, как Николас защищает их город от торговцев наркотиками и людьми, от проституции.

Им и не надо знать. Пусть люди живут под присмотром Ника, который позаботится о всем сам, главное, чтоб они ему не мешали.

— Карла? — уточнил Ган, следя, как его раненых людей рассаживают по машинам, чтобы каждого доставить домой. Морозное утро сгоняло пелену сна, что так и норовила окутать собою. Имя девчонки казалось мужчине знакомым. Очень знакомым, но Николас не мог припомнить, где именно его слышал.

— Да, Карла Бармс. Она хорошая, просто тяжело сходится с людьми, — Шо была готова уезжать на своей машине с мужем домой, как ее застал босс на улице. Ее руки все еще трясло, пожалуй, от крови на них, что вновь и вновь отталкивала девушку в момент, когда Джека подстрелили, и когда он упал без чувств на землю мешком. Она зажмурилась, выдыхая и успокаивая себя. Сейчас все было хорошо. Ее муж жив, вот-вот очнется и должен оказаться дома. В безопасности и уюте. Тепле, рядом с ней. Надо было взять себя в руки.

— У нее есть кто-то? — Николас облокотился о железный косяк гаража, по привычке складывая руки на груди.

Саманта вымученно улыбнулась. Ей был знаком этот огонек в глазах Ника. Очень хорошо знаком, и вместе с этим неизвестен. Было что-то новое. Какой-то особый интерес.

— Мне можно бросать работу аналитика и становиться свахой? — голос ее оживился. Намечается что-то чрезмерно хорошее. Этот нелепый разговор отвлекал ее от переживаний.

— Химик-аналитик, — поправил ее Николас, вновь растягивая губы в довольной улыбке. — Так значит никого нет?

— Карла ни с кем не встречается, на сколько я знаю.

— Отлично! — Ган отлип от косяка, раскачиваясь на мысках. — Это меня зна-а-ачительно обрадовало! Парни, — Николас похлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание, — валите все сегодня домой и приходите в себя, позже я разошлю всем информацию и выплаты пострадавшим за сегодняшний неприятный инцидент. Все. Пиздуйте отдыхать!

Машины, что стояли за гаражом или в нескольких от него кварталах, начали стремительно разъезжаться в разные стороны, оставляя Ника в полном одиночестве. Он выдохнул, растирая переносицу, голова начинала болеть. Нужен был отдых. Всем. Он закрыл гараж и сел в черный джип, снял красный шарф, расстегнул куртку, снимая ее и оставаясь в белой футболке с мелкими брызгами крови. Он бы предпочел поехать домой, как все, и хорошенько выспаться, но день уготовил ему совсем иные планы. Необходимо ехать в казино и заниматься теми делами, что не противозаконно вписывать в налоговую. Необходимо было выяснить, кто на них напал. Эта банда была Нику не знакома, и Нику это очень не нравилось. Ему казалось, словно он что-то упускает, теряет что-то очень и очень важное из виду. Такой инцидент можно смело принимать за развязывание войны, и Ган этого точно не хотел.

Он устал. Какая-то вечная гонка, что начинает выжимать из него силы. Гану не сложно было вести свои дела так, как это обычно происходит: указывать людям их место, избавляться от тех, кто слишком мешает, откатывать взятку или наоборот принимать, брать под себя крупные предприятия и обеспечивать безопасность своим людям. Но как только в этой отработанной схеме появляется лишний элемент, Николас начинал слишком уставать.

Голова очень болела.

Телефон запиликал, и Ган достал из бардачка сотовый, пришла смс-ка об очередной деловой встрече с «каким-то смазливым уродом, решившим, что мы с ним похожи», как называл их всех Николас. Тех, кто хвастался своими деньгами, своим положением. Ника это раздражало.

Вести две жизни сложно. И не то, чтобы это его утомляло. Нет. Ган любил их обе, что столь тесно переплетались между собой. И точкой сплетения стало казино. Место, что покрывало бандитов, место, через которые отмывались деньги, место, что уберегало и защищало всех, кто работал на Ника. «Белый лебедь» было убежищем. Туда приходили миллионеры, богатенькие сынки известных писателей, кинорежиссеров и владельцев ресторанов и отелей. Они спускали там свои деньги, напивались в хламину и лезли к симпатичным девчонкам, щипая их за задницы. Николас видел это все, а еще он видел, как эти сынки садились в свои дорогущие тачки и уезжали, гоняя по дорогам и заканчивая свой путь в аварии со столбом, машиной или пешеходом. И Николас видел, как отцы этих сынков бежали к нему с просьбой отмазать. Иногда он помогал, в зависимости от ситуации. Выборочно. Не потому, что его связи и возможности были ограничены, а потому что иногда эти несчастные случаи выходили за рамки дозволенного. А Ган не позволит какому-то богатому сопляку бесчинствовать в его городе.

Он отодвигает кресло, снимая с крючка на заднем сиденье свежую рубашку и надевая ее прям поверх футболки, не беспокоясь, что следы крови могут проступить. Они уже засохли. Там же на крючке висел пиджак.

Хотелось в душ. Освежиться и проснуться окончательно, но вместо холодной или горячей воды, Николас еще не решил, что предпочел бы, он ограничится черным кофе с молоком и без сахара.

«Карла Бармс», — всплыло это имя в его голове, и губы сами растянулись в улыбке. Он взял телефон, зашел в гугл и вбил имя, и первая ссылка называлась «Дочь полицейского Боба Бармс убила сына мэра Атланты».

— Что ж, это многое усложняет, — процедил Ган прежде, чем повернуть ключ зажигания и нажать на газ, срываясь с места и оставляя на размокшей земле следы от шин.

 

Глава 3

Предыдущая глава   Следующая глава

 

Карла проснулась от того, что ее настойчиво толкали в ногу.

— Эй! Девушка, проснитесь, приехали! — водитель такси перевалился через переднее сиденье и настойчиво тряс Карлу в попытке разбудить спящего пассажира. Бармс распахнула глаза, шумно втягивая воздух и выпрямляясь. Мышцы шеи и поясницы затекли, левая рука занемела и неприятно покалывала, возвращая девушку в студенческие года, когда она могла уснуть прямо за столом, положив голову на учебник. Она не вспоминает то время с трепетом в сердце, лишь с тревожностью, которая бывает, если смотреть за акулой, что тихо преследует свою жертву, а потом резко нападает, не оставляя никакой надежды на выживание. Так подкрадывались сессия, раздоры с однокурсниками и проблемы с парнем. Карла не любила университетские года.

Бармс села, сонно смотря в окно такси и упираясь взглядом голубых глаз в вывеску на здании «Главная городская больница Атланты». Она приехала на работу. Карла поспала и чувствует, что пару часов бодрствования вполне переживет. «Кто говорит, что лучше вовсе не спать, чем подремать хоть час, ничего не знают о такой жизни», — девушка поблагодарила за тихую поездку и вывалилась из машины, прижимая к груди свою сумку. Она поежилась от прохладного ветра и быстро поднялась по мокрым и скользким ступенькам больницы, пару раз чуть не упав.

— Ага, приехали с простудой, дойдете с переломом, — бурчала Карла, проскальзывая через главный вход и пытаясь проскочить мимо приемного поста. Она явно не желала, чтоб ее видели хотя б потому, что ушла с дежурства, и, Бармс была в этом уверена, выглядела она сейчас просто ужасно.

Однако дежурная на стойке ее заметила:

— Эй! Карла! Ты совсем спятила?! Где пропадала?! Тебе труп поступил часов пять-шесть назад, а ты шляешься где-то!

— Да-да, Кэрол, знаю. Иду, — Карла не знала. Она всю ночь оперировала в одиночку, она проспала всего час в неудобной позе и за 5 минут после пробуждения пыталась сообразить, что происходит и что ей надо сделать. Сейчас она не хотела никого ни видеть, ни слышать. В идеале — вообще работать. Карла бы с радостью молча развернулась, вышла из больницы, села в автобус и добралась бы до квартиры, по пути, возможно, зайдя в магазин за продуктами, потому что с каждой минутой бодрствования она понимала, что смертельно проголодалась. Но дневную смену отпахать надо. В конце концов продукты и съем этой самой квартиры она оплачивает со своей зарплаты.

Бармс прошла по белому чистому полу, оставляя грязные коричнево-красные следы за собой, совершенно их не замечая. Как и не замечая презрительных к себе взглядов всех сотрудников больницы, что встречались ей по пути в морг.

Карла Бармс. Хирург, гениальный хирург, загубивший свою карьеру из-за случайности, которую невозможно было исправить, и которую все считают ошибой. Карла Бармс, человек, который работает с трупами и с ними же разговаривает. Который всегда один обедает, который не терпит общения с другими, который не понимает шуток и всегда слишком холодно смотрит. Карлу Бармс здесь не любили, потому что все знали, что ее потенциал намного выше их. Никто ее не любил, радуясь ее провалу, ее оплошности и горю. А сейчас ее не любили за грязный белый пол в чистой больнице, за прогул ночного дежурства, и за труп в ее морге, у которого до сих пор не установили причину смерти. Ее не любили, словно своим присутствием Карла мешала работать остальным. Словно из-за ее присутствия или отсутствия они ставили неверные диагнозы, назначали ошибочную дозировку препарата или неудачно справлялись в операционной. Впрочем, Карла привыкла к такому отношению, стараясь игнорировать его. Но порой так хочется покоя и доброты. Даже мертвые получают больше человеческого отношения, чем она сама.

Бармс проходила мимо лаборатории, бросив короткий взгляд к окну, за которым обычно стояла Саманта. Однако Саманты, как того можно было ожидать, не было. Карла с завистью представила, как она спит в кровати рядом с мужем, наконец отдыхая после тяжелой ночки. И хоть она и выдалась непривычно сложной, Карла не мог не радоваться той возможности, что ей представилась. Спустя столько времени она наконец, хоть и не на долго, но вернулась к тому, о чем мечтала и на кого училась, на что положила свою жизнь.

Спустившись в морг, Карла сразу заметила черный мешок, что лежал на ее железном столе. Намного лучшее, чем в той железной коробке. Бармс оглядела свой морг, гордо улыбаясь. В нем вообще намного лучше и, что самое важное, чище, чем в том гараже. Карла бросила на стол сумку, подошла к шкафу, чтобы сменить халат на свежий. По-хорошему, девушка хотела поскорей принять душ. Желательно холодный, чтобы проснуться окончательно. Но сначала следовало заняться телом: достать его из мешка, раздеть, накрыть простыней и выстроить подходящую температуру. «Даже мертвые заслуживают к себе человеческого понимания», — говорила себе Бармс, повторяя из раза в раз как мантру, словно боясь, что однажды она превратится в тех других, которые не видят в этих холодных телах людей, которые когда-то жили, любили, ненавидели и жалели. Им, как и живым, тоже нужно должное отношение.

Этим она и занялась. Молния с привычным жужжанием разъехалась, демонстрируя Карле не самый свежий и симпатичный труп, практически с оторванной шеей. Бармс могла поклясться, что она болталась.

Это был мужчина 35 лет, брюнет с карими глазами, с видимой щетиной и грудой мышц, одетый в простые джинсы и клетчатую рубашку, но не ту, которую по стереотипному мышлению носят жители Техаса, это была светлая рубашка из хорошей приятной к телу ткани. Разрезав одежду большими ножницами, раздевая холодное тело, Карла присмотрелась к биркам джинс, досадно хмыкая. 

— Даже у трупа одежда лучше, чем у меня. 

Снимая ботинки, девушка обратила внимание на чистую обувь вопреки дождливой погоде, что царила в Атланте последнюю неделю. Погибший явно следил за своим внешнем видом, предпочитая с виду простые, но при этом изящные и качественные вещи, которые содержались в чистоте и порядке. Этот вывод не вязался с причиной смерти. 

Осмотрев тело более внимательно, Карла без труда установила, что умер он именно от пулевого ранения в шею.

— Ого, она прям кусок оторвала. Сонной артерии трендец. Ни единого шанса на выживание, — она улыбнулась, представляя, как шейный позвоночник ломается с характерным звуком под тяжестью головы. — Прям как тряпичная кукла. Ты уж прости, друг, не я в тебя выстрелила.

Карла натянула на руки синие перчатки, облачилась в синий халат, соблюдая полную стерильность. В конце концов ей еще сдавать анализы ее «пациента».

Пуля прошла на вылет, раздробив шейный отдел, не оставив от себя ни одной частицы, чтобы можно было определить калибр и модель пистолета. Чтобы можно было восстановить инцидент смерти, найти его убийцу.

Убийцу.

— Вот черт! Сюда же наверняка копы приедут! Еще небось пообщаться о результатах вскрытия захотят. Главное, чтоб не отец, — бурчала Карла, складывая одежду в специализированный пакет. Выражение лица Бармс изменилось, стоило взгляду голубых глаз упасть на левое чужое запястье и заметить золотую татуировку жар-птицы. Совсем маленькую, простой контур: раскрытые крылья и волнистый хвост. Приятные тонкие линии, завиточки и крючки — минимализм во всем его проявлении. Карла такое любила. Не любил тату, но это понравилось, как и внешность мужчины. Только вот они никак не соответствовали характеру его смерти. 

Карла сразу подумала про «Фениксов». Этой ночью в городе была перестрелка. Вероятно, этот «жар-птица» стал жертвой бандитских разборок.

— Ой! Ну нет! Вот только этого мне не хватало! — Карла накрыла тело белой простыней и отступила пару шагов назад, обиженно морщась, словно ее заставили смотреть на смерть этого человека. Однако теперь, зная о жизни Атланты немного больше положенного, ей казалось, что все именно так и было. Ее заставили смотреть, оперировать и участвовать в том, в чем она не хотела.

Нужно было срочно в душ. Карла скинула с себя халат, перчатки и выскочила из морга, проносясь по коридорам и лестнице на второй этаж в душевую. Холодная вода освежала, бодрила, собирала мозги в кучу.

***

Бармс всю ночь и все утро думала о холодном отрезвляющем душе, однако, как только из лейки полилась вода, рука девушки сама потянулась настроить теплую, больше горячу воду, которая вскоре разморит ее, расслабит мышцы на столько, что тело Карлы начнет впадать в сон. Но об этом она не хотела думать, ни сейчас, ни потом, предпочитая наслаждаться моментом спокойствия, тепла и комфорта. Горячие струи воды обволакивали ее, стекали по всему телу, унося с собой усталость, грусть и обиду на весь этот день, на всех людей и на всю свою жизнь. Карла закрыла глаза, опуская голову, подставляя ее под живительную влагу, с улыбкой на губах отмечая, как кровь в черепе перестает шуметь, как пульс успокаивается, и наступает такое желанное спокойствие.

Она опустилась на колени, сгибаясь в позвоночнике так низко, что почти касается лбом пола душевой, еще чуть-чуть и Карле кажется, что она заснет. Тогда она медленно подняла голову, наклоняя ее влево-вправо, разминая мышцы и поднимая ее вверх, закрывая глаза и слабо улыбаясь каплям, что стекали по ее лицу. Карла встала, все еще сутулясь и медленно, позвоночник за позвоночником, начала выпрямляться, расправляя плечи, совершенно не заботясь о потраченном времени и воде, что она лила просто так, наслаждаясь ее теплом.

Бармс могла еще долго так стоять, сидеть, привалившись к стенке ни о чем не думая, но чувство головокружения дало знать, что пора выходить. Она выключила воду, не спеша подниматься на ноги, ожидая, когда начнет замерзать.

Она, медленно ступая по мокрому от конденсата полу душевой, пробралась к раковинам, тут же хватаясь за белые бортики, боясь упасть. Ноги совершенно точно не собирались держать ее на скользкой плитке. Протерев запотевшее зеркало влажным полотенцем, Карла скривилась от появившихся разводов, что раздражали ее в совокупности с усталостью настолько, что Бармс подумывала если не разбить стекло, то как минимум снять его со стены здесь и сейчас. Однако все ее раздражение ушло, стоило только девушке сосредоточиться на собственном отражении: бледном лицом, с темными кругами под смертельно уставшими, красными от недосыпания глазами, спутанными в клочья волосами и такой сухой коже, что ей стало тошно от самой себя. Бармс огорченно выдохнула, закусывая губу, начиная ее пожевывать. Ей требовался отпуск, побольше фруктов и овощей, витаминов. Было бы неплохо немного позаботиться о нервной системе. Однако у нее не было ни времени, ни денег на такую роскошь.

Карла вздохнула и выдохнула. Тяжело, глубоко и шумно. Она спешно вытерла капли воды с тела, оделась и вышла из душевой, не высушив волосы и тут же, стоило ей оказаться в больничном коридоре, задрожал от прохладного сквозняка, что гулял меж стен.

Проходя мимо дежурного поста, устало перебирая ногами, шоркая, она не сразу заметила, как ее окликнула Кэрол:

— Эй! Бармс, — Карлу всегда бесила эта манера обращения к ней. Неуважительная, требовательная, унизительная. — Тут копы к тебе по поводу трупа, что сегодня поступил. Я их отправила в морг, они тебя заждались, пока ты тут разгуливаешь вместо того, чтоб работать, — самодовольно хмыкнула Кэрол, смотря на Бармс так, словно она букашка под ее сапогом.

«Что ж. Я «падальщик», занимаюсь тем, что остается мне от благородных врачей, медсестер, медбратьев и прочих. Ладно, да, я поняла это уже давно», — Карла это поняла, но с трудом признавала. Она свернула по коридору, отметив грязные следы от ботинок, не то от нее, не то от копов.

У железной двери ее ждали два полицейских, и отца среди них не было. Зато был Дэвид Эммет, напарник отца. Рядом с ним стоял второй, явно моложе, намного моложе, и его Карла не знала.

— О! Карла! Рад видеть тебя, хоть и не при самых радостных обстоятельствах, — чересчур бодро протянул Дэвид, очевидно перед приездом выпив кружку крепкого кофе, потому что выглядел он также плохо, как и сама Карла. — Тяжелая ночка выдалась?

Девушка знала его с детства. Как знала и практически весь отдел полиции, в котором работал Боб, ее отец. Этот же отдел знал Карлу еще совсем маленькой, когда голубоглазый тихий и добрый ребенок так часто навещал отца на работе, что его невозможно было не запомнить.

— Привет. Да, тяжелое ночное дежурство, как, видимо, и у вас. Отец не приехал? — Карла открыла железную дверь. — Смотрите под ноги, тут лестница крутая, — и принялась тяжело спускаться, крепко держась за перила. Однажды она чуть не навернулась на ней, и повторить подобный трюк явно не хотела.

— А-а-а, Боб? Да, у него не получилось, — протянул Дэвид, неловко почесывая затылок, что говорило о том, что Боб просто не захотел приезжать на работу к дочери. Просто не хотел ее видеть и слышать. От этого осознания внутри больно кольнуло. Хоть Карла и старалась откинуть все негативные мысли и чувства об отце, боль при воспоминании о нем продолжала ее терзать, привнося злость, раздражение и разочарование. — У тебя тут холодно.

Оказавшись в самом низу больницы, Дэвид и второй коп плотнее запахнули куртки.

— Ну вы тут пробудете 15 минут и уйдете, а мне еще работать и желания нюхать разложение тел мне не хочется, так что лучше померзнуть, — Карла подошла к столу и откинула простынь по пояс трупа. — Мужчина, 35 лет, вскрытие еще не провела, но с точностью могу сказать, что смерть наступила от пулевого ранения в шею. Практически моментально.

— А это разве не могло быть животное? — подал голос второй полицейский.

— Эм, — Карла растерянно уставилась на незнакомое ей лицо.

— Прошу прощения, это мой стажер Фред Андлер, — вмешался Эммет и Фред судорожно начал шарить по карманам, ища удостоверение и внутренне ругая себя. По должностной инструкции они должны были сразу же представиться, показать удостоверение и обозначить цель своего визита. Однако сейчас все было чересчур неформально, отчего Фреду было неловко и некомфортно.

— Можете не искать, все в порядке. Дэвид — друг моего отца, а он тоже коп. Это не может быть зверь, потому что нет следа укуса. Это точно пуля, которая прошла на вылет. Ищите ее там, где нашли тело. После вскрытия я пришлю более детальный отчет, но уверена, что ничего интересного вы точно не найдете, — Карла тряхнула головой, ругая себя за медлительность в работе. Ей следовало тотчас провести вскрытие, а не гулять по больнице. И теперь, из-за своей нерасторопности, она чувствовала себя виноватой, словно мешает процессу расследования.

Дэвид подошел ближе, рассматривая ранение и морщась от омерзительного вида раны. Карла могла его понять. На 1 курсе их повели в морг, и Бармс тогда чуть не вырвало. Потребовались годы, чтобы научиться контролировать себя и свои чувства. Сейчас она не испытывала к мертвым ничего. Совершенно ничего.

— Да, хорошо. Можешь прям мне на почту прислать отчет о вскрытии, я ее тебе давал когда-то, — Эммет отступил на шаг, кашляя, прочищая горло, трупный запах даже при низкой температуре все равно раздражал носовые рецепторы.

— Она у меня осталась, — кивнула Карла. — Еще у него есть татуировка.

Словно вспомнив, девушка показала запястье с жар-птицей.

— Надо будет пробить по этой татуировке через базу данных преступников. Может он к нам раньше поступал, — Фред внимательно склонился над тату, словно это был какой-то иероглиф с тайным посланием. Андлер вообще слишком четко выдавал из себя новичка. Слишком много энтузиазма и энергии, слишком много надежд и ожиданий. Пройдет немного времени, прежде чем он окончательно разочаруется в своей работе. Впрочем, Боба, отца Карлы, это разочарование настигло только к моменту, когда появились «Фениксы».

— Почему не по фотографии? Я предоставлю ее в отчете, — Карла склонила голову в бок, не отрывая взгляда своих голубых глаз.

— А… — Фред выпрямился, тупо уставившись на Бармс. — Да, или так.

— А это вообще парень не с ночной перестрелки? Я видела по новостям этой ночью. Судя по кадрам, там вообще много трупов было. А к нам поступил лишь один. А это главная городская больница, в частную клинику трупы с улицы не повезут.

Бармс закатала рукава, ощущая напряжение и желание хоть чем-то себя занять. Она знала, что копы не любят, когда их начинают заваливать догадками. Но удержаться Карла не могла. Слишком многое теперь она знает.

— Вероятней всего с той перестрелки, но нам нельзя об этом говорить. Но не волнуйся, мы все решим, разберемся как можно скорее, — Дэвид добродушно подмигнул, как бывало и раньше, когда маленькой Карле с уверенностью заявили, что найдут ее потерявшегося плюшевого медведя. Игрушку в итоге так и не нашли. А вместе с ней пропала и вера в полицию, которая, как заметила Карла, никогда не справлялась и всегда врала.

— Ага, как и всегда.

На этих словах Дэвид нахмурился, прокашлялся и, попрощавшись, поднялся наверх. Больная тема для всех копов Атланты — «Фениксы».

Карла знала это. И Карле не было стыдно за свою грубость. В конце концов, их работа — ловить бандитов, и если они не справляются, то должны уметь нести ответственность за последствия своих ошибок. Карла эту ответственность несет.

Эммет и Андлер ушли, сухо попрощавшись. Карла считала, что именно так и портятся отношения между людьми. Кто-то кому-то сказал грубость, кто-то слишком близко к сердцу ее воспринял. По правде говоря, Бармс не слишком сильно переживала за дружбу с Дэвидом. В конце концов он был другом отца, а не ее. И Карле было совершенно плевать, кто именно придет к ней за отчетом или ответами о вскрытии трупа. Карла бы предпочла, чтобы к ней больше вообще никто и никогда не приходил.

***

Помимо всех тех вещей, которые Карла ненавидела, она ненавидела еще и писать отчеты. Это долгое, нудное занятие, которое требовало много времени, терпения и нервов. Необходимо было соблюдать те формальности, которые Бармс терпеть не могла. Одной из причин такого отношения являлось банальное незнание, как именно писать эти отчеты, которые Карла считала дурацкими. За год работы патологоанатомом она могла бы вполне выучиться заполнению бумаг, которые из раза в раз практически не отличались содержанием и структурой, однако каждый раз ей поступали замечания от главврача, который в сдержанной форме вновь и вновь перечислял Карле список ошибок в оформлении, которые она допустила. И первые разы Карла старательно его слушала, стараясь учесть все недочеты в последующей работе. Однако вновь и вновь все равно что-то было не так. В конце концов Бармс надоело слушать о своих ошибках. Когда Гласман с сжатыми зубами начал объяснять ей, в каком именно угле листа надо ставить дату, Карла поняла, что к ней просто придираются. Придираются, потому что ее здесь недолюбливали. После ее ошибки, после ее перевода из другого корпуса здания, Карла поняла, сколько неудобств доставила как больнице, так и президенту клиники, так и главврачу. Суд, репортеры, — все это значительно ухудшило репутацию клиники, и Бармс была благодарна за простой перевод с лишением лицензии хирурга, прекрасно осознавая, что ее могли уволить с таким шумом, что устроиться в больнице она могла бы разве что уборщицей. Однако это же понимание лояльности к себе и бесило Карлу. Проще было уволиться, чем теперь изо дня в день чувствовать стыд и раздражение за ту бесконечную благодарность, которую Бармс должна была испытывать.

Вскрытие ничего не показало. Аккуратный «У»-образный надрез на груди, раскрытые грудь и желудок, рядом, на металлическом подносе, располагалась сломанная часть ребер. Покопавшись в печени, сердце, кишечнике и почках Карла переключилась на мозг, аккуратно хирургической пилой разрезая череп и вытаскивая серый комочек, почти такой же, каким его изображают в фильмах и сериалах. Вскрытие не показало ничего. Причина смерти, как и предполагалось — пулевое ранение в шею, в область сонной артерии. 

Не без труда, но Карла закончила писанину, высылая злосчастный отчет Дэвиду по электронной почте и загружая его в базу данных больницы, с раздражением бросая взгляд на настенные часы, делая ставку, через сколько ей прилетит жалоба на оформление.

Она покрутила шеей по часовой стрелке, разминая и слыша, как она противно хрустит. Впрочем, Карле этот звук нравился, в то время как другие люди часто кривились в лице и просили так не делать. Она опять бросила взгляд на настенные часы, полностью игнорируя те, что были в компьютере внизу экрана. До конца работы еще 4 часа. Бармс застонала, откидываясь на спинку кресла и крутясь в нем. Нудная работа и усталость так и добивали ее бросить все и уйти домой.

Бармс выдохнула — такие дыхательные упражнения помогали ей расслабиться и прийти в себя — остановилась напротив мертвого тела и замерла. Ей было интересно, один ли это из банды «Фениксов» или кто-то другой?

Николас.

В голове всплыли воспоминания о прошедшей ночи, и щеки тотчас залились румянцем от злости на того, кто так раздражал ее всю операцию в гараже. Она вновь повернулась к компьютеру, и тонкие пальцы быстро запорхали по клавиатуре, забивая в поисковик гугл имя Николас Ган. Когда страница загрузилась, Карла тыкнула на первую ссылку Википедии.

Почти что пустая страница, которая ограничивалась датой и местом рождения, статусом разведен, отсутствием детей и короткой справкой о его казино. Карла хмыкнула.

— Наверняка он все чистит. Слишком пусто для такого человека.

Она не ожидала, что узнает о всей его подноготной вплоть до основания банды и всех их темных дел, но хотелось бы чуть больше информации о том, кто владеет сердцем Атланты.

Карла вышла с Википедии и кликнула на «картинки», там бесчисленное количество фотографий Ника в своем казино, на его открытии, на различных деловых, как их называла Бармс, вечерах в окружении самых богатых людей города.

Карла присматривалась к каждой фотографии, отмечая мягкие черты лица, улыбку, которая везде у него была разная, но неизменно широкая и яркая, такая, какую обычно любят окружающие. Карла бы соврала, если б сказала, что ей она не нравится.

— Та-а-ак, ему 40 лет, — протянула девушка, щуря голубые глаза и ближе пододвигаясь к экрану, рассматривая мелкие морщинки на его лице, редкие белые ниточки в темных волосах. — Рановато седина появилась, — констатировала она, откидываясь обратно на спинку кресла. Доверять информации в гугле она не любила.

Карла листала мышкой фотографии с различных общественных вечеров, на которых Николас довольно часто, судя по всему, появляется в стандартных черных и серых костюмах с дорогими запонками и часами. Но всегда без галстуков или бабочек, даже если они входили в элемент дресс-кода. Его прическа не была такой противно уложенной как этой ночью, на всех фотографиях она до скуки обычная. И Карла точно могла сказать, что на фотографиях Николас выглядел намного приятней, чем в жизни. Возможно, сказалась усталость и его хамское поведение, но тогда Бармс он показался на редкость противным.

Девушка вернулась на первую страницу и ввела в поисковик «Николас Ган скандальные истории», кликнула на поиск. В желудке запели киты. Карла чересчур проголодалась. Она с удовольствием бы плотно поела, выпила чашку кофе и, может быть, съела десерт, но совершать лишние телодвижения не хотелось. Мышцы после горячего душа размякли, отчего с трудом было и руку поднять, волосы уже высохли, но Карла не ощущал их чистыми. Вероятно, придя домой, их придется мыть еще раз. Вода в больнице была до того мягкая, что Бармс ощущала странное желание вылить на себя целую упаковку шампуня. Начинало возрастать раздражение, которое подкреплялось отчего-то колющейся водолазкой.

Бармс сосредоточилась на поиске информации. Страница пуста. Ничего. Никакого скандала. Карла фыркнула, скривилась и откинулась назад, на спинку.

— Он чистит! Это не честно! Значит он что-то да скрывает, — вывела итог Карла, вновь открывая фотографии Ника, где он смотрел в сторону от камеры и тепло улыбался, отчего на его щеках виднелись ямочки. Уставшие карие глаза смеялись не так, как на других фотографиях. На них улыбка была натянутой, похожей на оскал или усмешку, а глаза не сверкали так, как сверкали сейчас. Эта фотография была живой, настоящей. И Карла начала злиться еще сильнее, когда поняла, что ей нравится эта фотография. Нравится, как на ней изображен Николас. Девушка перешла по ссылке к фото и оказалась на аукционном сайте редких вещей. Карла опять нахмурилась, переходя в меню и выискивая основою информацию.

— Он коллекционер что-ли? — Бармс кликнула на раздел фотографий, намереваясь найти еще снимки Гана, однако кроме той единственной больше ничего не было, как и не было подписи к ней. — Ну и ладно! Ну и не надо!

Девушка раздраженно позакрывала все ссылки, практически полностью теряя интерес к тому призраку, что создал для окружающих Николас Ган. Для Карлы стало очевидно, что истинной его личностью была та, которую она видела в гараже: эгоистичная и самовлюбленная, уверенная, что все можно купить, либо взять силой, с противными зализанными назад волосами, с красным шарфом в крови и идиотскими подкатами, смотрящая своими наглыми карими глазами свысока.

Карла опять фыркнула, выключая компьютер и направляясь в столовую.

***

Запах еды, вкусной еды, успокаивал, но в животе заурчало еще громче. Законно отстояв очередь и оплатив уже остывший обед, Карла села в самом конце столовой у окна, вновь замечая начавшийся дождь на улице. Оставалось надеяться, что, когда она будет возвращаться домой, ливень закончится. Хотя когда ей так везло?

Проглотив, практически не жуя, холодное жаркое, раздражение от всего дня и ночи начало спадать. Карла уставилась в окно, закусывая губу. Надо бы позвонить или хотя бы написать Саманте и узнать, как она и ее муж, которого Бармс видела впервые и совершенно не запомнила его лица. Кажется, он китаец или кореец. По крайней мере, основываясь на фамилии Саманты, которую она сменила, взяв фамилию мужа, это было похоже на действительность.

В кармане брюк завибрировало, поступил характерный звук пришедшего сообщения. Карла достала телефон и едва заметно улыбнулась. Словно услышав ее там, наверное, на другом конце города, Шо отправила смс-ку: «Привет, как ты?».

Большие пальцы Карлы разблокировали телефон и мягко застучали по экрану смартфона: «Привет, устала, но все хорошо. Как Джек?».

«Все вроде хорошо. Он спит. Ты подумала о том, чтоб быть нашим постоянным врачом? Не хочу тебя торопить, но Нику нужен ответ».

Николас. Карла скривилась в лице, отнимая от телефона взгляд и устремляя его к окну. Дождь за окном увлекал, успокаивал и расслаблял. Почти что убаюкивал. Девушка вновь посмотрела на сообщение, закусывая губу и раздумывая над ответом. И правда, хочет ли она быть врачом бандитов, которые убивают и занимаются не пойми чем? У Карлы были вопросы, и не было ответов. Практически никаких. Не было ни одного ответа о Нике. Это пугало.

Наконец ее пальцы опять застучали по тусклому экрану: «Я могу узнать, чем именно вы занимаетесь?».

Ответ поступил не сразу, при том, что Саманта была в сети. Вероятней всего она обдумывала, а может быть связывалась с самим Ником, чтобы узнать, что можно ей рассказать. Карла едва не рассмеялась, гадая, подписывают ли они какой-то договор о конфиденциальности. Это казалось забавным и нелепым.

— Вероятней всего они знают, что в случае чего их просто убьют, — тихо шептала себе под нос Карла, уверенная, что такой как Николас без муки совести застрелит кого-то из своих, если посчитает это необходимым. А может просто ради развлечения и веселья.

Она вспомнила многочисленные улыбки Гана. «Интересно, какая улыбка играет на его лице в момент убийства? И улыбается ли он вообще? Наверняка…», — от дальнейших размышлений ее отвлек звук пришедшего сообщения от Саманты.

«Прости, Николас пока запретил что-то рассказывать, особенно по смс-кам».

— Так и знала. Она спрашивала разрешение.

Карла выключила телефон, чтоб не тратить зарядку и уставилась в окно, в голове взвешивая все «за» и «против». В конце концов, решение действительно стоило принять, тщательно его обдумав.

Бармс посмотрела на свои руки, вспоминая тот адреналин, тот кайф, что она испытывала, разрезая живого человека, спасая его. Вспомнила, что не успела насладиться этим восторгом в полной мере. А еще Карла вспомнила свой страх, переживания, вспомнила гримасы тех жутких незнакомых ей людей, что смотрели на нее звериными дикими глазами, готовые по одной команде своего лидера убить ее. Застрелить. Задушить. Зарезать. Карла вспомнила и Ника. Его ухмылку, похожую на оскал, его повадки зверя, что обхаживает жертву, готовясь сожрать. Бармс поежилась, ощущая странный мертвый холод. Тревожность, что возрастала в ее груди, сдавливая сердце, не позволяя вздохнуть. Внезапно пришло и понимание того, кем она сама является — дочь полицейского, работающего в отделе по борьбе с преступными группировками.

—Вот я дура, — голова девушки упала на грудь. — Как только Николас это узнает, он же меня просто убьет. Ага, а после и в канаве не найдут. Вообще не найдут.

Этот фактор стал решающим. Карла вновь разблокировала телефон. Короткая смс-ка с характерным звуком «улетела» Саманте: «Я не буду вашим врачом. Пока».

Бармс убрала телефон, опять отворачиваясь к окну, с грустью отмечая, как на улице стемнело.

***

Стеклянный пентхаус в центре города находился в районе каменных джунглей, где не было парков или садов. Не было школ, больниц, детских площадок или метро. Зато была просторная парковка, рестораны и бутики. Ника такое более чем устраивало. Толстые стекла окон в его квартире не пропускали шума с улицы, однако Ган любил открывать их, чтобы слышать жизнь города. Особенно ему нравилось по утрам слушать шум дорог: сигнал светофоров или свист регулировщика, визг шин, резко тормозящих по мокрому асфальту, раздраженный сигнальный звук машин. Это будило его, наполняя странной побуждающей энергией. По вечерам, а иногда и по ночам, нравилось слушать проносящиеся по дороге авто, владельцы которых так спешили домой, что норовили никогда туда не попасть. С 25 этажа открывался тот вид на город, ради которого эта квартира вообще покупалась.

Атланта представляла собой маленькую карту, которую при желании можно было разложить у себя на руке. В ночи она мигала, светилась, превращаясь в рождественскую елку. Летними ночами особенно хорошо было наблюдать за крошечными машинками и еще более маленькими людьми с балкона, опираясь на перила, попивая виски или чистый коньяк, наслаждаясь теплым, едва-едва прохладным освежающим ветром. Сейчас на балконе было мокро и скользко. Николас не согласился бы зайти туда ни за какие деньги, рискуя так там навернуться, что полет вниз с 25 этажа был бы очень эффектным с не менее эффектным и красочным приземлением.

Дверь в двухэтажную квартиру открылась, разбавляя темноту полоской света из коридора. Тяжелые шаги хозяина, и открытая планировка квартиры наполняется теплом и светом. Николас заходит, ставит бумажные пакеты из магазина на пол и закрывает дверь, тут же ругаясь матом, когда возле его ног начинает крутиться рыжий пушистый кот, настойчиво мяукая, требуя еды при том, что, Николас заметил, миска сухого корма была полной.

— Маленький монстр, хочешь паштет? Ну тогда жди, — раздраженно буркает Николас, скидывая с ног обувь и в одних черных носках, подхватывая пакеты, проходит на кухню, вновь едва не спотыкаясь о наглое животное, что не позволяет ему и шагу ступить, теперь уже когтями хватая его за край штанин.

Просторная кухня, где на островке посередине развалился кот, выглядит мечтой любой домохозяйки, что любит удивлять свою семью вкусными блюдами. Нику некого удивлять, и никто не удивляет его. Он быстро распаковывает продукты под настойчивое мяуканье, чувствуя нарастающую злость и раздражение, пока наконец чаша его терпения не переливается:

— Блять! Да помолчи ты!

Крик не возымел никакого эффекта, зато помог звук открывающейся банки паштета. Животное замолчало, перепрыгивая на столешницу в ожидании вкусной и сочной еды.

Положив ему в миску влажный корм, Николас протянул к домашнему питомцу руку, желая погладить по мягкой и пушистой рыжей шерсти, но стоило только руке мужчины оказаться в рекордной близости, как кот зашипел, царапая хозяина.

— Да еб твою мать!

Три красных полоски с выступающей кровью проявились на тыльной стороне ладони. Ган поморщился скорей от злости, нежели от боли и сунул руку под холодную воду, смывая кровь и наблюдая, как довольное жизнью животное спокойно уплетает свой корм, отчего-то недовольно размахивая хвостом. Николас никогда его не понимал.

Время на электронных часах духовки показывало 23:12, и Ган, игнорируя усталость и отдаваясь желанию прочувствовать конец дня, прочувствовать это мимолетное ощущение покоя, дома и безопасности, принялся готовить теплый салат для легкого перекуса. Из гостиной комнаты доносился голос телевизора, что в совокупности с шумом за окном создавало ощущение чужого присутствия, словно Николас не был один, словно он не был так одинок, что звук телевизор стал необходим шумом для комфортного пребывания в собственной квартире.

Свалив в салатницу сваренную крупу и порезанные овощи с зеленью и моцареллой, Николас упал на диван, закидывая ноги на маленький столик и, делая звук какого-то сериала потише, выудил из кармана телефон. Пару часов назад его помощница Мишель отправила ему файл, где собрала всю информацию о Карле Бармс.  Ган приблизил телефон к лицу, сощурив глаза, затем отстранил на расстояние вытянутой руки, но текст все равно плыл.

— Дерьмо, — его очки лежали в спальне на тумбочке на втором этаже, и Нику совершенно не хотелось не то, что вставать с дивана, а вообще двигаться. Поэтому игнорируя позднее время, он набрал помощнику. Мишель взяла трубку с третьего гудка. — Разбудил?

— Ничего страшного, что-то случилось? — голос девушки заспанный, заторможенный. За последние сутки она тоже очень устала.

— Расскажи мне про Карлу. Не могу воспринимать сейчас текст. Ее отец, кажется, Боб Бармс? — Николас прикрыл глаза, отнимая от лица телефон, переключая его на громкую связь.

— Да, тот самый, который копает под тебя с 1998 года, когда ты только приехал в Атланту.

— Ахуенно, — мужчина выдохнул, переставая вообще хоть чему-то удивляться в этой жизни. — Напомни мне к чертям уволить Саманту за то, что она притащила дочь копа к нам в гараж. И скажи малышу Билли все там вычистить. Надеюсь, в этот раз пронесет так же, как и во все предыдущие. Не дай боже Боб что-то на нас найдет.

— Я пробила Карлу по всем нашим связям, так вот, она уже год вообще не общается со своим отцом. Они разругались после той истории с сыном мэра, — продолжила Мишель, борясь с зевотой. — Вообще история не такая уж и темная, какой ее сделали. Парниша умер на операционном столе, по сути, просто не повезло, но решили спустить всех собак на интерна. Карла оказалась крайней, ее со скандалом лишили лицензии хирурга и перевели в морг. Вот и вся история. Живет она одна, никого нет. Ни парня, ни приятеля, а из друзей только Саманта. Тихая, никогда не привлекалась к ответственности до того случая, в школе ни в чем сомнительном замешана не была. Ну… то есть реально максимально тихая и спокойная. Но, судя по всему, гений или типо того. В 16 лет экстерном закончила старшую школу, три года отучилась в медицинском колледже, потом шесть лет в институте и успела два года отработать на практике.

— А что мать? — Николас бессовестно жевал салат, смотря какой-то новый сериал на Netflix, почти не вникая в суть. Не то что бы ему не было интересно слушать про Карлу, но он точно знал, что когда доберется до кровати, доберется до тех злосчастных очков для дальнозоркости, то прочтет все про нее еще раз, а может и не единожды.

— Ушла из семьи с любовником. В общем, я думаю, что она нас не сдаст. Боб пытался пару раз с ней связаться год назад, но Карла даже на его смс-ки не отвечала. Да и как врач она нам очень даже подходит, — голос Мишель стал тише и медленней, она осторожно подбиралась к теме. — Я думаю, ее можно взять.

— Мне Саманта написала, что она отказалась. Видимо для такой паиньки и тихони мы — это слишком, — Николас усмехнулся, вспоминая вызов в голубых глазах Карлы. Такой взгляд Ган редко у кого видел. И Ган не понимал, как этой девушке, такой тихой, спокойной, удавалось держать себя в узде столько лет при таком темпераменте. Почему-то он был уверен, что, если бы не усталость Карлы и не осознание, что ее оппонент принадлежит к криминальному миру, девушка с удовольствием применила бы физическую силу. Прошлой ночью, как минимум, от нее поступила угроза о кастрации, и была она очень убедительной. Николас не сомневался — еще одно касание и Бармс воплотила бы угрозу в действительность.

Это чертовски будоражило, разгоняло кровь и заставляло Гана ерзать на месте. Такого характера он очень давно не встречал, и ему это нравилось. Нравилось настолько, что мысль о том, чтоб оставить патологоанатома в покое приносила невыносимое разочарование. Словно отбирают конфетку у маленького ребенка. А Карла для Ника была именно конфетой. Сладкой, желанной, и в такой красивой обертке.

Он никогда не забудет эти холодные голубые глаза, в которых плескалась отвага и решимость. Такой потенциал обязательно надо развивать, пока он не загубил своего носителя.

— А, ну ладно… — в голосе Мишель слышалось разочарование. Она знала, что та перестрелка не последняя и точно не предвещает ничего хорошего. А иметь под рукой опытного врача в такой ситуации большая удача и, скорее, острая необходимость. — Я там тебе в файле еще ее фоток покидала. Девушка выглядит очень молодо, но ей 27, да и партнера нет. А еще там ее номер телефона, адрес проживания и работы. Ну, так, на всякий.

Николас понял, что она имеет в ввиду: «Босс, вы ее закадрите, вдруг она передумает. Ну или как минимум вы сами развлечетесь». Николас считал это одновременно и мерзким, и очаровательным. И вычислять, к чему склоняется больше, сейчас не находил сил.

— Да-да, понял я, все, отбой, до завтра, — Ган сбросил, вновь беря телефон и открывая файл Мишель, листая черно-белый текст вниз до конца, где начинались фотографии Карлы. Улыбка на лице Ника растянулась, обнажая белые ровные зубы. — Ну красавица, даже жалко, что отказалась.

На диван к хозяину пришел кот, запрыгивая и растягиваясь на другом конце, словно не желая иметь ничего общего с Ником. Рыжий любимец активно вилял хвостом и шевелил белыми длинными усами, всем своим видом показывая хозяину, чтоб тот его не трогал, иначе помимо царапины на руке появятся еще следы и от укусов.

Ган посмотрел на это злобное создание и усмехнулся. Старый кот, проживший с ним всю жизнь, так его и не полюбил. Какая ирония, что та, кто его заводила, бросила его тому, кто его терпеть не мог.

— Что, дьявол пушистый, ты еще замурчи, — беззлобно сказал Николас, вновь обращаясь к фотографиям голубоглазой красавицы, которая еще долго не будет выходить из головы Гана. Такое тоже бывало не часто. — Ну ты посмотри на нее: какая стать и сдержанность. Никаких эмоций на лице. А какой холод. Ух!

Ган не знал, что хуже: говорить это коту или самому себе. Ни то, ни другое он не считал здоровым и адекватным. Но поговорить очень хотелось.

— Ладно, преследовать ее плохая идея, да? Не стоит пугать, — тяжелый вздох разочарования вырвался из его груди. Николас отложил телефон и вернулся к просмотру сериала, доедая уже остывший салат.

Пустую и холодную квартиру заливал мрак, и лишь свет от телевизора держал границу двух миров, где в одном Ника никто и ничего не ждало, и где у него был кот, который его ненавидел, но все равно скучал, когда хозяин уходил.

Атланта погрузилась в сон, и лишь редкий свист машин за окном оповещал о том, что апокалипсис еще не наступил, что жизнь все еще есть, как и надежда на то, что завтра будет чуточку лучше, чем сегодня. Вслед за городом уснул и Ган на диване с котом, где ему было не так одиноко, как в собственной пустой кровати, под звук работающего телевизора, словно он не один в этих стенах.

 

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ФРАГМЕНТА

---